Рассказ от первого лица

Так вот получилось, что прожив с мужем почти 10 лет, мы развелись. А, вернее, разъехались. Хотя правильнее будет сказать, я сама уехала или, точнее, мы оба решили, что нам надо какое-то время пожить отдельно. С двухлетней дочкой вернулась я в родной город к маме. Квартирка у неё небольшая, но мы разместились как-то втроем. Дочку в садик устроила, сама на работу пошла. Мама работает, я и муж помогает. Денег вполне хватало. И жизнь вроде стала налаживаться.
Человек я, надо сказать, неплохой, весёлый и жизнь люблю «во всех её проявлениях». Конечно, у каждого свои тараканы в голове, не без этого. Очень я люблю быть в центре внимания, нравится мне, когда жизнь бурлит, когда мужчины вокруг, когда подарки дарят, ну и всякое такое. Слабость у меня к мужскому полу, не могу устоять и всё тут. Норовом этим бешенным мамочка меня наградила. Когда отец развёлся с ней, я маленькая была, каждый день новый муж, каждый вечер новый папа. Мужики, пьянки, гультьба – дым коромыслом. Такого насмотрелась! Поэтому и замуж рано выскочила, чтобы не видеть всего этого. И из города от славы маменькиной постаралась побыстрее уехать. Старалась только с мужем и больше никому. Правда, случалось, раз или два, да на даче летом… Но муж, как отбойный молоток…., хотя и догадывался обо мне. Дочку вот завели, думали, излечит меня это. Нет, не вылечило, наоборот.
Не прожила я у матери и двух месяцев, как чувствую всё сил моих больше нет. Будто огонь полыхает там внизу. На улице ли, на работе случайно рукой к кому-нибудь прикоснусь, и рука словно горит, соски твердеют, а жар этот от руки вверх в голову и вниз в живот потом. Ничем не унять.
Мама-то всё понимала.
А однажды говорит, что знакомого своего к нам в воскресенье на вечер пригласила. Ну, пригласила и пригласила. Мы с ней вместе стол соорудили. Пришел он. Невзрачный такой, за полтинник будет, руки большие. Сидим на кухне, едим, немножко выпиваем, говорим ни о чем, а он нет, нет, да на меня поглядывает. Поздно уже, мать Алёнку, дочку, спать увела укладывать. Разговор и вовсе завял, мы друг на друга не смотрим. А у меня опять жар этот и не пойму отчего. Вернулась мать, подходит ко мне, руки этак ласково на плечи положила и говорит ему: «что ж, время пришло». А я понять ничего не могу, голова пустая. Взял он меня за руку и к матери в комнату ведёт. Я вся дрожу! Как же так, мать же?! Привел, и раздевать стал, неторопливо, нежно и ласково. Никогда у меня такого не было. Я чуть с катушек не слетела! А он, гад, всё понимает, всё знает, где пуговки-крючечки какие, всё ему знакомо. Раздел и на кровать положил, а сам надо мною склонился. Долго, долго. Хотела я руку вниз опустить, чтобы потрогать его, да поняла вдруг, что руки мои наручниками к спинке кровати пристегнуты и ноги, тоже, в стороны разведены и к другой спинке привязаны. Я и испугаться не успела, стал он мне что-то липкое и жирное на живот лить, кисточкой какой-то размазывает и бормочет вроде, а слов не разобрать. Только бум-пум-мур, бум-пур-мур и слышу. Не заметила, как и уснула. Утром проснулась, ни мужика, ни наручников, ни матери с дочкой, никого нет. Подхватилась, чтобы на работу не опоздать. На улицу выхожу, ничего понять не могу. Дождик, что ли собирается? Серо всё как-то, словно пеплом вокруг всё присыпано, красок будто нет. Мужики на меня не реагируют. Раньше, бывало, всю осмотрят и спереди и сзади, а сейчас не видят они меня, и нет меня, как вовсе. Да и мне они ни к чему. Штаны и штаны, что такого? Не возбуждает.
Вот так и живу теперь в черно-белом мире. Уже и забывать стала, какая я раньше была.
Недавно узнала, что муж мой бывший женился, что жена его новая беременна и гулёна страшная.
Ну, что ж, каждому своё.

Доброго дня, товарищи Фикрайтеры.

Перечитав немалое количество фанфиков/ориджиналов на Фикбуке и не только, я задумалась над вопросом: почему авторы (начинающие и продвинутые) избирают для своего произведения какой-то конкретный тип повествования - от первого или третьего лица (учитывая то, что каждый из них еще имеет разновидности)? Абсолютное большинство тех, с кем я пообщалась на данную тему, дали неопределенный ответ, ссылаясь на симпатию или попросту рандомность выбора.

Так ли полезно знать о данных типах, их характеристиках и уместности в различных жанрах эпоса, лирики и драмы? В следующих строках я выделю основные аспекты данной проблемы, чтобы дать максимально точный ответ на этот вопрос.

Итак, существует, как вскользь упоминалось выше, два основных типа повествования в данной классификации:
- повествование от первого лица . Для него характерно употребление местоимений «я», редко «мы»;
- повествование от третьего лица , когда выбор не ограничивается местоимениями «он», «она», «оно», «они». Здесь могут употребляться и существительные, обозначающие предмет, имена собственные (применение их в первом случае крайне редки), числительные и некоторые другие части речи.

О каждом из них в разрезе.

1. Повествование от первого лица

Что из себя представляет: все происходящие события читатель видит через призму мировоззрения рассказчика, который может иметь место не только главного героя, но и, к примеру, главного антагониста. Подобный выбор встречается наиболее часто в произведениях. Реже рассказчик является «левым» лицом - случайным прохожим, дальним родственником или другом главного героя/антигероя, варианты разнообразны. Рассказчик может являться резонером автора. В таком случае герой прямо выражает мысли и взгляды самого автора (не путать с Мэри/Марти-Сью) на ту или иную ситуацию, на того или иного героя или на жизнь в целом.

Употребление: в классической литературе данный тип используется не так часто, зато среди начинающих авторов он является самым популярным (вывод сделан исходя из личных наблюдений на данном ресурсе и не только). Возможно, это объяснятся тем, что начинающему писателю просто-напросто удобнее слиться с главным героем и описывать все происходящее с одной точки зрения. Более опытные авторы также используют первый тип, подходя к этому с расширенными знаниями и, как правило, избегая очевидных ошибок и штампов, которые допускают начинающие.

Достоинства:

1) первым важным достоинством данного типа является то, что рассказчик является непосредственным свидетелем происходящего. Чаще всего он делает это искренне и честно, что добавляет происходящему правдоподобия. Читатель в это время ощущает себя непосредственно «втянутым» в историю (можно сравнить с играми от первого лица, которые добавляют эффект погружения в атмосферу и действие);

2) список достоинств также пополняется следующим: автор формирует восприятие тех или иных героев, общественных явлений у читателя через одного героя, а не всех сразу, у которого уже сложились свои взгляды и мнения. Это достоинство можно назвать «лайфхаком». Читателю в разы легче сконцентрироваться на одном персонаже и всех составляющих его личности/внешности/способностях и прочем;

3) максимальному сближению с читателем способствует не только свидетельство событий, но и открытый мир эмоций и ощущений героя. Его состояние может быть скрыто от всех или от части других героев, в то время как читатель всегда видит его «насквозь» (но не всегда сразу может понять мотивы поступков, зависит от самого персонажа в первую очередь и от авторской задумки; ну и, разумеется, от широты взглядов и способности критически мыслить и анализировать читателя). Если же этого не происходит совсем в течение всего произведения, то смысл повествования от первого лица теряется;

Недостатки/ошибки:

1) субъективизм. Прямая параллель со вторым пунктом предыдущего перечня. При повествовании от первого лица резко ограничивается изображение всего внешнего и внутреннего, окружающего персонажа, кроме него самого. Читатель видит лишь одну грань происходящего (вернее, сконцентрирован в основном на ней), ровно как и одну грань характера остальных участников событий;

2) второй недостаток тесно связан с первым. Частой ошибкой некоторых писателей является перенос персонажа в те события или места, где он оказаться априори не может. Если есть крайняя необходимость описать события вне невидимых границ действий рассказчика, придется это делать через отвлеченные сцены. Например, через разговор двух посторонних людей, во время которого повествователь случайно (или намеренно) оказался рядом. Главное, чтобы это не выглядело слишком наигранным и простым;

3) то же и с мыслями и соображениями других персонажей, в сознание которых рассказчик влезть ни физически, ни морально не может. Он способен лишь предположить, что творится в голове того или иного героя, но отвечает полностью только за свои собственные домыслы. Это же является еще одной распространенной ошибкой: авторы, ведя повествование от первого лица, часто делают из персонажа-рассказчика Всевидящее око, способное сканировать каждого человека насквозь. Чтобы избежать этого, следует от лица персонажа строить догадки и теории с той или иной степенью достоверности.

Вывод из всего вышесказанного о первом типе

Повествование от первого лица является удобным и достоверным способом раскрытия психологического/физического состояния в произведениях одного персонажа. Данный тип совершенно не подходит для драматических произведений, где основной сюжет и суть строятся на конфликте, ибо в данном случае автор обязан объяснить обе позиции персонажей: утверждающую и опровергающую (как, например, в произведении И. С. Тургенева «Отцы и дети»). Не стоит путать очевидную конфликтную ситуацию с явлением, когда повествователь находится в сложных отношениях с обществом, но акцент в произведении делается именно на его восприятие действительности (яркий пример - «Над пропастью во ржи» Д. Сэлинджер).

Как представляется многим, писать от первого лица не так-то уж и просто, потому как перед автором стоит невероятное количество задач, которые он непременно должен выполнить, чтобы его произведение стало востребованным и хорошо воспринятым читателями.

2. Повествование от третьего лица

Что из себя представляет: самый широкий спектр для реализации фантазий автора. Каждый персонаж называется либо личным местоимением третьего лица, либо именем/прозвищем/фамилией, либо даже числительным или существительным. Словом, на сколько хватит воображения. В отличие от первого типа, здесь читатель никак не является участником событий: он наблюдает за картиной со стороны, «бегает с камерой».

Употребление: является самым распространенным типом повествования как среди классической литературы, так и среди современной. Объясняется это просто: рамки повествования и каноны здесь практически отсутствуют, что дает полную свободу на воспроизведение многогранной картины мира и героев внутри него (что, конечно же, не снимает ответственности с автора за творящиеся в произведении и без_умства).

Достоинства:

1) возможность проследить за историей всех персонажей, которые участвуют в произведении, раскрыть их характер более полно (если задумка это предполагает), чем нежели в первой типе, где автор ограничен мировоззрением одного персонажа - «я». Таким образом, читатель (при необходимости) получит цельную картину конфликта в произведении, отношений между людьми и всех происходящих событий;

Недостатки/ошибки:

1) порой в книге идет либо изначальное, либо постепенное перенасыщение персонажами и действиями, половина из которых оказываются совершенно отвлеченными и в конце концов вовсе исчезают из сюжета (привет Толстому). Среди «левых» сюжетных линий может быть какая-то особо важная, определяющая суть всего произведения, но если их так много - обратит ли внимание на это читатель, вспомнит ли?

2) иногда случатся, что автор вносит личное мнение в свое творение. Оно сразу же выделяется в общем контексте и иногда воспринимается читателем с вопросительно поднятой бровью. Отсюда следует вывод: важно помнить, что автор в данном случае выступает в роли пересказчика событий, он не может вставлять свои мысли и суждения именно как автор (опять же, если того не подразумевает замысел), на это существуют отдельные жанры;

3) автор, конечно, знает все. Но часто бывает, что он слишком поспешно раскрывает все детали, о которых сам главный герой понятия еще не имеет. Более того, автор стремится залезть в разум персонажа, подробно описать его ощущения и чувства. Это больше всего подходит для повествования от первого лица. Если понадобится, персонаж сам изъяснится в диалоге с кем-нибудь (или даже в монологе с собой/своим вторым «я») или через свои поступки что он думает и как.

Вывод из всего вышесказанного о третьем типе

Повествование от третьего лица является в большинстве случаев самым выгодным типом, так как подходит почти что для всех жанров прозы и лирики. Писать от третьего лица не кажется сложным после определенной тренировки, если относится к этому делу серьезно при желании достичь нужного результата.

В заключение…

В данной статье рассмотрены два основных типа повествования. На самом деле их, конечно, намного больше, например, смешанный или переходный тип, но все они произошли от этих двух, каждый из которых имеет свои достоинства и недостатки, и над грамотным употреблением/распоряжением каждым из которых малоопытному (да и натренированному) автору стоит поработать, если для него важно качество своего творения. В статье рассмотрены общие случаи (в противном случае она бы растянулась на десять страниц).

В самом начале я обозначила вопрос: так ли важно иметь в виду, какой тип лучше выбрать при написании своего произведения? Ответ очевиден: да, важно.

И помните: все приходит с опытом.

Повествование от первого лица всегда является субъективным. Рассказчик знает о мыслях и чувствах одного персонажа, поскольку сам им является. Рассказчик может взять роль любого персонажа, он может быть главным героем, может быть его соперником. Повествование в романе «Пролетая над гнездом кукушки» ведется от лица Вождя, персонажа второстепенного, в «Лолите» - от лица главного героя, Гумберта Гумберта.

В повествовании от первого лица много плюсов, особенно для начинающих писателей. Начинающий писатель чувствует себя уверенней. Все мы в той или иной степени отдавали дань эпистолярному жанру, поэтому писать от первого лица привычней. Более того, повествование от первого лица воспринимается как свидетельство очевидца, оно выглядит более правдоподобным.

Загвоздка тут вот в чем: чтобы написать от первого лица большое произведение, нужно обладать недюжинным умением. Вы не можете переместиться туда, где рассказчик оказаться не в состоянии. Вам не удастся поведать о событиях, свидетелем которых рассказчик не был. В противном случае придется пуститься в длительные объяснения.

Вот вам пример. Допустим, повествование ведется от лица матери, дочь которой любит ходить по тусовкам. В четырнадцатилетнем возрасте дочку соблазняет местный Казанова. Сцена соблазнения очень важна, вы хотите донести ее до читателя. И как вы это сделаете? Мать в момент соблазнения отсутствовала, она ни о чем не знает. Может, дочь расскажет ей об этом позже? А если она не ладит с матерью? Как сделать их разговор правдоподобным? К тому же, если повествование ведется от первого лица, автору придется раскрывать внутренний мир других персонажей только через их поступки, взгляды и слова. Начинающему автору это будет очень непросто.

В повествовании от первого лица таится еще одна опасность - читателю станет скучно. Когда речь зайдет о чувствах или поступках героя, бесконечные «я» воспринимаются либо как жалобы, либо как хвастовство.

Роман «Над пропастью во ржи» Сэлинджера блестяще написан от первого лица. То же самое можно сказать про серию рассказов о Марлоу, созданных Раймондом Чендлером. По стопам этих авторов пошло много новичков, но их попытки закончились крахом.

Всевидящий взгляд

Когда рассказчик прибегает к приему всевидящего взгляда, помимо рассказа о событиях, он посвящает нас во внутренний мир героев. Такая форма повествования является наиболее субъективной. Наибольшее распространение она получила в викторианскую эпоху. В те времена авторов главным образом волновали проблемы общества. Писатели чувствовали необходимость развернуть перед читателем как можно более полную картину происходящего. Для этого приходилось раскрывать мысли и побуждения подавляющего большинства персонажей. Писатели викторианской эпохи подчас описывали мысли и чувства каждого персонажа в каждом конкретном эпизоде. Выглядело это примерно так:

«Генри приехал в два часа дня. Он чувствовал себя измотанным и окоченевшим [раскрывается внутреннее состояние Генри]. Кэтрин встретила его у дверей. Ей подумалось, что он похож на утопшую крысу [раскрывается впечатление, которое Генри произвел на Кэтрин]. Она провела его в библиотеку, где, изнывая, ходил кругами дед. Он ждал в библиотеке с полудня, его мысли от лихорадочных раздумий путались [раскрывается внутреннее состояние деда]».

В результате автор подробно знакомит читателей с обществом и его проблемами. Однако поскольку взгляд автора постоянно перескакивает с одного персонажа на другой, читателю не удается близко познакомиться ни с одним из персонажей. В связи с этим в наши дни авторы крайне редко прибегают к подобной форме повествования.

; драматический монолог, как у Альбера Камю в романе Падение ; или в прямой форме, как у Марка Твена в рассказе Приключения Гекльберри Финна .

Устройство точки зрения

Поскольку рассказчик является частью историю, он не может знать обо всех событиях. По этой причине повествование от первого лица часто используется для детективов , в которых читатель и рассказчик раскрывают дело бок-о-бок. Традиционным подходом в этом виде художественной литературы является помощник детектива, который и является рассказчиком: яркий пример тому, персонаж Доктора Ватсона в рассказах о Шерлоке Холмсе сэра Артура Конан-Дойля .

Помимо этого, рассказчик может описывать историю в множественном числе, используя слово «мы». То есть, не выделяя каких-либо отдельных лиц. Рассказчик является частью группы, которая действует как единое целое. Точка зрения множественного числа встречается редко, но может быть эффективно использована, для увеличения фокусировании на персонаже или персонажах рассказа.

Рассказчиков также может быть несколько, как у Рюноскэ Акутагава в романе В роще (основа фильма Расёмон ) и романе Фолкнера Шум и ярость . Каждый из этих рассказчиков, описывает одно и то же события, с разных точек зрения.

Рассказчик может быть главным героем или тем, кто внимательно следит за главным героем (например, у Эмили Бронте в Грозовом перевале или у Фрэнсиса Скотта Фицджеральда в романе Великий Гэтсби , где рассказчик это второстепенный персонаж). Они могут быть выделены как точки зрения «основного первого лица» или «второстепенного первого лица».

Стили

Всё повествование само по себе может быть представлено в виде ложных документов , таких, как дневник, в котором рассказчик дает явное указание на то, что он пишет историю. Так обстоит дело у Брэма Стокера в Дракуле . Рассказчик может более или менее разъяснить о себе, о том, что говорит историю, и причины, по которым он её говорит. В крайнем случае, кадр истории свидетельствует о том, что рассказчик это персонаж истории, который начинает рассказывать свою историю.

Рассказчики от первого лица часто ненадёжны , поскольку рассказчик может быть нарушителем (как Бенджи у Фолкнера в романе Шум и ярость ), лжецом (как в серии романов И явилось Новое Солнце Джина Вулфа), или умышленная манипуляция воспоминаниями (как в романе Остаток дня Кадзуо Исигуро).

Одним из запутанных примеров многоуровневой структуры повествования является новелла Джозефа Конрада Сердце тьмы , которая имеет двойную структуру: некий рассказчик, рассказывает историю от первого лица другому персонажу - Марлоу. Даже в этой вложенной истории, нам говорят, что другой персонаж - Куртц, рассказал Марлоу длинную историю, однако, говорил её не впрямую.

См. также

Библиография

• (фр.) Баргийе Ф. Роман XVIII века = Le Roman au XVIII e siecle. - Париж: PUF Litteratures, 1981. - ISBN 2-13-036855-7 .
• (фр.) Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М .: Прогресс, 1974.
• (фр.) Каннон Б. Повесть о внутренней жизни = Narrations de la vie interieure. - Париж: Klincksieck, 1998. - ISBN 2-911285-15-8 .
• (фр.) Démoris, René. Le temps du vertige // . - Geneva, Switzerland: Librairie Droz S. A., 2002. - 506 p. - (Titre courant). - ISBN 2-600-00525-0 .
• (фр.) Pierre Deshaies, Le Paysan parvenu comme roman a la premiere personne , , 1975 ;
• (фр.) Beatrice Didier, La Voix de Marianne. Essai sur Marivaux , Paris: Corti , 1987, ISBN 2-7143-0229-7 ;
• (фр.) Philippe Forest, Le Roman, le je , Nantes: Pleins feux, 2001, ISBN 2-912567-83-1 ;
• R. A. Francis, The Abbe Prevost"s first-person narrators , Oxford: Voltaire Foundation, 1993, ISBN 0-7294-0448-X ;
• (фр.) Jean-Luc Jaccard, Manon Lescaut. Le Personage-romancier , Paris: Nizet, 1975, ISBN 2-7078-0450-9 ;
• (фр.) Annick Jugan, Les Variations du recit dans La Vie de Marianne de Marivaux , Paris: Klincksieck, 1978, ISBN 2-252-02088-1 ;
• Marie-Paule Laden, Self-Imitation in the Eighteenth-Century Novel , Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1987, ISBN 0-691-06705-8 ;
• (фр.) Georges May, Le Dilemme du roman au XVIII e siecle, 1715-1761 , New Haven: Yale University Press, 1963 ;
• (фр.) Ulla Musarra-Schroder, Le Roman-memories moderne: pour une typologie du recit a la premiere personne, precede d"un modele narratologique et d"une etude du roman-memoires traditionnel de Daniel Defoe a Gottfried Keller , Amsterdam: APA, Holland University Press, 1981, ISBN 90-302-1236-5 ;
• (фр.) Vivienne Mylne, The Eighteenth-Century French Novel, Techniques of illusion , Cambridge: Cambridge University Press, 1965, ISBN 0-521-23864-1 ;
• (фр.) Valerie Raoul, Le Journal fictif dans le roman francais , Paris: Presses universitaires de France, 1999, ISBN 2-13-049632-6 ;
• (фр.) Michael Riffaterre, Essais de stylistique structurale , Paris: Flammarion, 1992, ISBN 2-08-210168-1 ;
• (фр.) Jean Rousset , Forme et signification , Paris: Corti, 1962, ISBN 2-7143-0356-0 ;
• (фр.) Jean Rousset, Narcisse romancier: essai sur la premiere personne dans le roman , Paris: J. Corti, 1986, ISBN 2-7143-0139-8 ;
• English Showalter, Jr., The Evolution of the French Novel (1641–1782) , Princeton, N. J. : Princeton University Press, 1972, ISBN 0-691-06229-3 ;
• Philip R. Stewart, Imitation and Illusion in the French Memoir-Novel, 1700-1750. The Art of Make-Believe , New Haven & London: Yale University Press, 1969, ISBN 0-300-01149-0 ;
• (фр.) Jean Sgard, L’Abbe Prevost: Labyrinthes de la memoire , Paris: PUF, 1986, ISBN 2-13-039282-2 ;
• (фр.) Loic Thommeret, La Memoire creatrice. Essai sur l"ecriture de soi au XVIII e siecle , Paris: L"Harmattan, 2006, ISBN 978-2-296-00826-7 ;
• Martin Turnell, The Rise of the French novel , New York: New Directions, 1978, ISBN 0-241-10181-6 ;
• Ira O. Wade, The Structure and Form of the French Enlightenment , Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1977, ISBN 0-691-05256-5 ;
• Ian Watt, The Rise of the Novel , Berkeley & Los Angeles: University of California Press, 1965, ISBN 0-520-01317-4 ;
• Arnold L. Weinstein, Fictions of the self, 1550-1800 , Princeton, N.J. : Princeton University Press, 1981, ISBN 0-691-06448-2 ;
• (фр.) Agnes Jane Whitfield, La Problematique de la narration dans le roman quebecois a la premiere personne depuis 1960 , Ottawa: The National Library of Canada, 1983, ISBN 0-315-08327-1 .

Напишите отзыв о статье "Рассказ от первого лица"

Ссылки

• www.cla.purdue.edu/english/theory/narratology/terms/firstperson.html

Отрывок, характеризующий Рассказ от первого лица

– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.

Псевдоправила повествования от первого и третьего лица

и прочие мифы

Какую бы форму повествования вы ни избрали, помните, что рассказчик - это один из персонажей и относиться к нему нужно соответственно. Не верьте псевдоправилам, которые гласят, что при повествовании от первого лица вы можете позволить себе то, чего нельзя сделать в третьем лице, и наоборот.

Возьмем роман Камю «Посторонний», где повествование ведется от первого лица для придания ему так называемой «интимности». Вам наверняка говорили, что рассказ от третьего лица не дает подобного эффекта. В приведенной ниже сцене рассказчик входит в морг, где лежит его покойная мать:

«Вслед за мной вошел сторож; должно быть, он бежал, так как совсем запыхался. Слегка заикаясь, он сказал:

Он уже подошел к гробу, но я остановил его. Он спросил:

Вы не хотите?

Я ответил:

Он прервал свои приготовления, и мне стало неловко, я почувствовал, что не полагалось отказываться. Внимательно поглядев на меня, он спросил:

– Почему? - Но без малейшего упрека, а как будто из любопытства.

Я сказал:

Сам не знаю.

И тогда, потеребив седые усы, он произнес, не глядя на меня:

Что ж, понятно».

Эпизод написан безупречно и в тоне повествования действительно заучат интимные, сокровенные ноты. Здесь прекрасно передано ощущение неловкости и печали, обычных в подобной ситуации, давайте посмотрим что произойдет, если написать эту сцену от третьего лица.

«Вслед за Мерсо вошел сторож; должно быть, он бежал, так как совсем запыхался. Слегка заикаясь, он сказал:

Мы закрыли гроб, но я сейчас сниму крышку, чтобы вы могли посмотреть на покойницу.

Он уже подошел к гробу, но Мерсо остановил его. Сторож спросил:

– Вы не хотите?

Нет, ответил Мерсо.

Он прервал свои приготовления, и Мерсо стало неловко, он почувствовал, что не полагалось отказываться. Внимательно поглядев на Мерсо, сторож спросил:

Почему? - Но без малейшего упрека, а как будто из любопытства.

Сам не знаю, - сказал Мерсо.

И тогда, потеребив седые усы, он произнес, не глядя на

Что ж, понятно».

Потеряли ли мы в "интимности"? Ничуть не бывало. Ни капельки. Вариант, написанный в третьем лице, вызывает то же ощущение неловкости и печали, что и сцена, описанная от первого лица.

Приведем другой пример. Теперь возьмем фрагмент из романа «Кэрри», который написан Стивеном Кингом от третьего лица, что якобы делает тон повествования менее интимным:

"…Он, не дав ей договорить, перегнулся и начал ее целовать, ползая руками по талии и груди. От него резко пахло табаком, брилкримом и потом. Крис наконец вырвалась и, переведя дыхание, взглянула на себя. К жирным пятнам на кофточке прибавились новые пятна грязи. двадцать семь пятьдесят в магазине Джордан Марш, но теперь кофточка годилась разве что для мусорного бака. Однако Крис чувствовала только острое, почти болезненное возбуждение".

Попробуем изменить этот эпизод, что, согласно теории «интимности повествования от первого лица», придаст его тону соответствующий оттенок:

"…Он, не дав мне договорить, перегнулся и начал целовать меня, ползая руками по талии и груди. От него резко пахло табаком, брилкримом и потом. Наконец я вырвалась и, переведя дыхание, взглянула на себя. К жирным пятнам на кофточке прибавились новые пятна грязи. Двадцать семь пятьдесят в магазине Джордан Марш, но теперь кофточка годилась разве что для мусорного бака. Однако я чувствовала только острое возбуждение".

Переключиться на первое лицо было не слишком сложно. Пришлось убрать слово «болезненный» – оно явно не из лексикона данной героини. Тем не менее в этой версии не утрачено ни одной ценной для читателя детали. Первое лицо не прибавило фрагменту никакой интимности.

Пусть так, скажете вы, но если рассказчик - более колоритный герой, нельзя переключиться на третье лицо, не потеряв этот колорит. Что ж, давайте посмотрим на повествование, которое ведется от лица подобного персонажа:

«Меня зовут Дейл Кроу-младший. Я говорил Кэти Бейкер – она мой инспектор, следит за теми, по получил срок условно, - что я ничего плохого не сделал, Я просто заглянул в бар повидаться с приятелем и, пока ждал его, выпил кружку пива, всего одну кружку, я сидел и никого не трогал, и тут к моему столику подвалила эта шлюшка и принялась танцевать для меня, хотя никто ее об этом не просил.

Они раздвигают тебе колени, начинают прижиматься, а потом от них не отвяжешься. Ее звали Ирлин. Я сказал ей, что меня она не интересует. Но она не унималась, и я встал и пошел к выходу. Она завопила, что я должен ей пять баксов, и тут ко мне подошел вышибала и понес бог знает что. Я двинул ему разок, всего один раз, выхожу, а там уже поджидает машина с мигалкой. Тут вышибала решил показать, какой он крутой, и начал выделываться, Я двинул ему еще разок, чтобы вправить мозги и чтобы помощник шерифа понял, по первый заварил эту кашу. Но не успел я и рта разинуть, эти мерзавцы надели на меня наручники и сунули в машину. Выходит, потом они введут мои данные в специальный компьютер? Потом один из них заявляет: "Эй, взгляните-ка! Оказывается, он осужден условно. Ударил офицера полиции". Ничего, придет время, я им устрою. Ясное дело, меня подставили!"

Кажется, что подобный эпизод невозможно рассказать от третьего лица, не потерян колоритности персонажа. Но на самом деле я изменил авторский текст, и в оригинале повествование ведется от третьего лица. Это начало романа Элмора Леонарда «Боб Максимум».

Дейл Кроу-младший сказал Кэти Бейкер - она инспектор и следит за теми, кто получил срок условно, - что он ничего плохого не сделал. Он просто заглянул в бар повидаться с приятелем и, пока ждал его, выпил кружку пива, всего одну кружку, он сидел и никого не трогал, и тут к его столику подвалила эта шлюшка и принялась танцевать для него, хотя никто ее об этом не просил.

"Они раздвигают тебе колени, начинают прижиматься, - рассказывал Дейл, - а потом от них не отвяжешься. Ее звали Ирлин. Я сказал ей, что меня она не интересует. Но она не унималась, и я встал и пошел к выходу. Она завопила, что я должен ей пять баксов, и тут ко мне подошел вышибала и понес бог знает что. Я двинул ему разок, всего один раз, выхожу, а там уже поджидает машина с мигалкой. Тут вышибала решил показать, какой он крутой, и начал выделываться. Я двинул ему еще разок, чтобы вправить мозги и чтобы помощник шерифа понял, кто первый заварил эту кашу. Но не успел я и рта разинуть, эти мерзавцы надели на меня наручники и сунули в машину. Выходит, потом они введут мои данные в специальный компьютер? Потом один из них заявляет: "Эй, взгляните-ка! Оказывается, он осужден условно. Ударил офицера полиции". Ничего, придет время, я им устрою. Ясное дело, меня подставили!""

Обратите внимание, что, давая читателю возможность оценить манеру речи Кроу, автор использует длинную цитату. Ну так что же? Это вполне допустимый прием, который позволяет познакомиться с персонажем поближе. Это всего лишь еще один способ сохранить интимность, повествуя от третьего лица. Фокус в том, чтобы передать неповторимый характер персонажа, взглянув на происходящее его глазами. Но даже это правило не является непреложным. Так, в романе Кена Кизи «Песня моряка» (1992) рассказчик, повествуя от третьего лица, выражается весьма сочным языком:

"Билли Кальмар был отвратительным напыщенным мерзавцем, но президент из него получился неплохой. Он оживил деятельность ордена, оплодотворив его своей неуемной творческой энергией и подкрепив химическими препаратами".

Значит, псевдоправило, которое гласит, что рассказ от первого лица приближает нас к персонажу и позволяет сделать его более колоритным, - сущая чепуха. В действительности любые достоинства произведения, интимность, атмосфера, колорит, - да все что угодно, можно с равным успехом сохранить и в том и в другом варианте.

Зато верно обратное, скажете вы. Всем известно, что, ведя рассказ от первого лица, вы не можете описать сцены, которые происходят без участия рассказчика. Существует железное правило – повествование от первого лица накладывает значительно больше ограничений, чем третье лицо.

Это тоже чепуха.

Начинающим писателям постоянно твердят, что не следует писать книгу от первого лица, потому что это не позволит показать читателю сцены, которые происходят без участия рассказчика. Но это не так. Вот пример повествования от всевидящего третьего лица из романа Стивена Кинга:

"В доме ни звука.

Она ушла.

На ночь глядя.

Маргарет Уайт медленно прошла из своей спальни в гостиную. Сначала кровь и грязные фантазии, что насылает вместе с кровью дьявол. Затем эта адская сила, которой наделил ее все тот же дьявол. И случилось это, разумеется, когда настало время кровотечений. О, уж она-то знает, что такое Дьявольская Сила: с ее бабкой было то же самое. Случалось, она разжигала камин, даже не вставая с кресла-качалки у окна. .."

Псевдоправило гласит: если книга написана от первого лица (в данном случае, от лица Кэрри), повествователь не может заглянуть в мысли Маргарет Уайт, что позволяет третье лицо, давайте проверим, так ли это. Все, что для этого нужно, - немного набить руку. Представим, что повествование ведется от лица Кэрри, которая только что отправилась на выпускной бал вопреки желанию матери:

«Когда я ушла, в доме скорей всего воцарилась полная тишина.

Мама наверняка сидит у себя в спальне, думая только об одном: "Она ушла. На ночь глядя. Ушла".

Потом мама выйдет из спальни в гостиную, думая, что сначала была кровь и грязные фантазии, которые дьявол насылал на меня, ее дочь, вместе с кровью. Затем эта адская сила, которой наделил меня все тот же дьявол. И случилось это, разумеется, когда настало время кровотечений. Она убеждена, что уж она-то знает, что такое Дьявольская Сила: с ее бабкой было то же самое. Мама помнит, как ее бабка разжигала камин, не вставая с кресла-качалки у окна.."

Все достоинства произведения сохранились - атмосфера, интимность, образность - ничто не утрачено. Теперь вы видите, что, избрав любой подход, вы ничем не ограничены. Разумеется, потери возможны, если персонаж, от лица которого вы ведете повествование, отличается зоркостью и проницательностью или изъясняется ярким, неповторимым языком. Или погибает раньше, чем кончится книга.

Независимо от формы и тона повествования, которые вы избрали, нужно максимально использовать их преимущества, не зацикливаясь на недостатках. Некоторые писатели имеют природную склонность к той или иной форме, и, кроме того, следует учитывать требования жанра. В детективных романах про крутых парней рассказчиком часто становится один из таких парней, и повествование ведется от первого лица. В то же время в любовных романах повествование почти всегда ведется от третьего лица цветистым, мелодраматическим языком.