Отношение автора к героям два капитана. Интересные факты об известных книгах ("Два капитана" В. Каверин). Обучение в школе

“Два капитана” – самый знаменитый роман русского советского писателя Вениамина Александровича Каверина. Произведение создавалось в период с 1938 по 1944 годы. За этот роман автор был награжден самой престижной Сталинской премией.

Несмотря на то что произведение создавалось в советскую эпоху, оно находится как бы вне времени, ведь повествует о вечном – любви, дружбе, целеустремленности, вере в мечту, преданности, предательстве, милосердии. Две сюжетные линии – приключенческая и любовная взаимно дополняют друг и друга и делают роман реалистичнее, ведь, согласитесь, не может жизнь человека состоять только из амурных переживаний или только из работы. В противном случае она неполноценна, чего никак нельзя сказать о труде Каверина.

Часть первая “Детство”

В небольшом речном городке Энске живет Саня Григорьев. Он не один на свете у него есть семья – отец, мать и сестра Саша (да, вот такое совпадение!) Их дом маленький, с низким потолком, стенами с газетами вместо обоев и холодной щелью под окном. Но этот маленький мир нравится Сане, ведь это его мир.

Однако все в нем круто поменялось, когда однажды мальчик тайком выбрался на пристань, чтобы половить раков.

Маленький Саня стал свидетем убийства почтальона. Впопыхах он потерял на месте преступления отцовский нож, который взял с собой, и папу посадили в тюрьму. Саня был единственным свидетелем преступления, но он не мог высказаться в суде в защиту отца – от рождения Саня был немым.

Мать тяжело переживает заключение мужа, обостряется ее хроническая болезнь и Саню с Сашей отправляют в деревню, где они зимуют в ветхом отцовском домике под присмотром такой же ветхой старухи Петровны. У Сани появляется новый знакомый – доктор Иван Иванович, который учит его говорить. Мальчик начинает произносить свои первые неуверенные слова – доктор поясняет, что его немота – психологическая. Страшное известие о том, что отец умер в тюрьме, становится тяжелым ударом для Сани, он впадает в горячку и начинает говорить… правда, поздно – теперь уже не для кого свидетельствовать в суде.

Мать вскоре выходит замуж. Отчим оказывается деспотичным и жестоким человеком. Он доводит слабую здоровьем маму до смерти. Саня ненавидит отчима и убегает из дома вместе со своим другом Петькой Сковородниковым. Ребята дают друг другу клятву “Бороться и искать, найти и не сдаваться”, которая станет их девизом на всю жизнь, и отправляются в теплый Туркестан. Многомесячные скитания едва не стоили двум беспризорникам жизни. Волей судьбы друзья расстаются, и Саня попадает в московскую школу-коммуну к Николаю Антоновичу Татаринову.

Часть вторая “Есть над чем подумать”

Жизнь Сани начала понемногу налаживаться – больше никаких голодовок и ночевок под открытым небом, в школе к тому же оказалось довольно интересно. У мальчика появились новые друзья – Валька Жуков и Михаил Ромашов по прозвищу Ромашка. А еще он познакомился с одной старушкой, которой помог донести сумки до дома. Ее звали Ниной Капитоновной, и это она ввела Саню в семью Татариновых.

Квартира Татариновых казалось парнишке из захудалого Энска “пещерой Али-Бабы”, столько там было “сокровищ” – книги, картины, хрусталь и разные другие неведомые штуковины. И жили в этой “сокровищнице” Нина Капитоновна – бабушка, Марья Васильевна – дочка ее, Катя – внучка, ровесница Сани, и… Николай Антонович. Последний приходился Кате двоюродным дядей по отцовской линии. Он был страстно влюблен в Марию Васильевну, но та не отвечала ему взаимностью. Она вообще была странной. Несмотря на свою красоту, вечно ходила в черном, училась в институте, мало говорила, а иногда подолгу сидела в кресле с ногами и курила. Тогда Катя говорила, что “у мамы грусть”. О ее муже и отце Кати Иване Львовиче говорили, что он то ли пропал без вести, то ли погиб. А Николай Антонович часто вспоминал, как помогал двоюродному брату, как вывел его в люди, помог поступить в мореходку, чем обеспечил ему блестящую карьеру капитана дальнего плавания.

Кроме Сани, которого Николай Антонович явно недолюбливал, был в квартире Татариновых еще один частый гость – учитель географии Иван Павлович Кораблев. Когда он переступал через порог, Мария Васильевна словно выходила из своего сна, надевала платье с воротничком, улыбалась. Николай Антонович ненавидел Кораблева и за слишком явные знаки внимания отстранил его от уроков.

Часть третья “Старые письма”

В следующий раз мы встречаемся с повзрослевшим семнадцатилетним Саней. Он участвует в школьной сценке по “Евгению Онегину, на которую пришла и Катя Татаринова. Она уже не такая задира, как в детстве, и еще она стала очень красивой. Мало-помалу между молодыми людьми вспыхивает чувство. Их первое объяснение произошло на школьном балу. Его подслушал Ромашка, тайно влюбленный в Катю, и доложил все Николаю Антоновичу. Саню больше не пускали в дом Татариновых. В порыве гнева он избил мерзкого Ромашку, которого раньше считал другом.

Однако влюбленных не смогла разлучить эта незначительная подлость. Они вместе проводят время в Энске, родном городе Сани и Кати. Там Григорьев находит старые письма почтальона, которые однажды выбросило на берег. Тетя Даша читала их каждый день вслух, и некоторые так часто, что Саня запомнил их наизусть. Тогда он мало что понимал в обращении какого-то штурмана Климова к какой-то Марье Васильевне, но перечитав эти письма спустя много лет, он словно прозрел – они адресованы Катиной маме! В них говорится о том, что экспедиция Ивана Львовича была загублена еще на суше, что инвентарь и провизия были негодными и всю команду послали на верную смерть. А занимался организацией… Николай Антонович. Правда, имя виновника вымыло водой, как и большую часть текста, но Саня помнил письмо наизусть.

Он тут же рассказал обо всем Кате и они отправились в Москву к Марье Васильевне, чтобы открыть ей правду о Николае Антоновиче. Она поверила… и покончила жизнь самоубийством. Николай Антонович сумел переубедить всех в том, что в письмах речь шла не о нем и что Саня виноват в смерти Марьи Васильевны, которая на тот момент уже стала его женой. От Григорьева отвернулись все, даже Катя.

Чтобы заглушить боль от потери любимой и несправедливой клеветы, Саня усиленно готовится к поступлению в летную школу. Теперь у него есть большая цель – отыскать экспедицию капитана Татаринова.

Часть четвертая “Север”

Успешно отучившись в летной школе, Саня добивается назначения на Север. Там он находит и расшифровывает дневники штурмана Ивана Климова, а также багор с судна “Святая Мария”. Благодаря этим бесценным находкам, теперь он знает, как отыскать забытую экспедицию и по возвращении в Москву собирается выступить с небольшим докладом.

А тем временем на “большой земле” сестра Саша выходит замуж за Петьку. Они живут в Санкт-Петербурге и учатся на художников. Ромашка стал самым близким человеком в семействе Татариновых и собирается жениться на Кате. Саня сходит с ума, какой будет их встреча с Катей, а вдруг им вообще больше не суждено увидеться, а вдруг она его разлюбила. Ведь поиски утраченной экспедиции в первую очередь стимулирует его любовь к ней. Свой мучительный мысленный диалог на пути в Москву Саня завершает словами: “Я бы не забыл тебя, даже если бы ты меня разлюбила”.

Часть пятая “Для сердца”

Первая встреча Сани и Кати прошла натянуто, однако было видно, что их взаимное чувство еще живо, что Ромашку в мужья ей просто навязывают, что все еще можно спасти. Большую роль в их воссоединении сыграл Кораблев, на педагогическом юбилее которого побывал и Саня, и Ромашов. Также Саня узнал, что Николай Антонович также готовит доклад об экспедиции брата капитана Татаринова и собирается представить свою правду о событиях прошлого. С таким авторитетным противником Григорьеву будет трудно справиться, но он не робкого десятка, тем более на его стороне правда.

В конце концов Катя и Саня воссоединяются, девушка твердо решает уехать из дома и начать работать геологом. В последний день перед Саниным отъездом в Заполярье в его гостиничный номер заявляется Ромашов. Он предлагает Григорьеву документы, подтверждающие вину Николая Антоновича в обмен на то, что Саня порвет с Катей, ведь он, Ромашка, так искренне ее любит! Саня делает вид, что ему нужно подумать, а сам немедленно вызывает по телефону Николая Антоновича. Увидев своего учителя и наставника, Ромашка бледнеет и принимается неуверенно отрицать только что сказанное. Однако Николаю Антоновичу все равно. Только сейчас Саня заметил, как постарел этот человек, ему трудно говорить, он едва держится на ногах – смерть Марьи Васильевны вконец лишила его сил. “Зачем вы пригласили меня сюда? – спросил Николай Антонович. – Я болен… Вы хотели уверить меня, что он негодяй. Это для меня не новость. Вы хотели снова уничтожить меня, но вы не в силах сделать больше, чем уже сделали для меня, – и непоправимо”.

Сане не удается рассорить Ромашку и Николая Антоновича, ведь у последнего уже нет сил сопротивляться, кроме подлеца Ромашова, у него больше никого нет.

Санину статью с небольшими поправками печатают в “Правде”, они с Катей читают ее в вагоне поезда, уезжая в новую жизнь.

Том второй: части шестая-десятая (некоторые рассказаны от лица Кати Татариновой)

Саня и Катя счастливо проводят время в Петербурге вместе с Сашей и Петей, которые только что стали молодыми родителями, у них родился сын. Первым страшным предзнаменованием грядущих несчастий становится внезапная смерть Саши от болезни.

Сане приходится отложить мечты о полярной экспедиции, ведь начинается война. Впереди фронт и долгая разлука с любимой, на тот момент уже его женой. Во время войны Катя находится в блокадном Петербурге, она голодает. Ее буквально спасает внезапно появившийся Ромашов. Он рассказывает об ужасах войны, о том, что встретил Саню, о том, как вытащил его на руках с поля боя и о том, как тот пропал без вести. Это практически правда за исключением того, что Ромашов не спасал Саню, а наоборот бросил раненого Григорьева на произвол судьбы, отобрав оружие и документы.

Ромашка убежден, что его соперник погиб и рано или поздно ему удастся завладеть Катей, как это когда-то сделал его наставник Николай Антонович в отношении Катиной мамы. Однако Катя продолжает верить, что ее муж жив. К счастью, это правда – Сане чудом удалось спастись. Отлежавшись в госпитале, он отправляется на поиски любимой, но они вечно разминаются.

Саню вызывают на Север, где продолжается служба. После одного из воздушных боев Санин самолет делает вынужденную посадку в том месте, где предположительно закончился путь экспедиции Татаринова. Преодолев километры снежной пустыни, Григорьев находит палатку с телом капитана, его письмами и дневниками – главными доказательствами правоты Григорьева и вины Николая Антоновича. Окрыленный, он едет в Полярный к своему старому приятелю доктору Ивану Ивановичу и, о чудо (!) там его дожидается Катя, больше влюбленные не расстанутся.

Роман “Два капитана”: краткое содержание

4.6 (92.5%) 56 votes

Гамлет Энского уезда. Генезис сюжета в романе Каверина "Два капитана" 

В.Б. Смиренский

Это стихотворение зашифрованное.

В. Каверин. "Исполнение желаний".

Разбирая сюжет романа В. Каверина "Два капитана", авторы критического очерка "В. Каверин " О.Новикова и В.Новиков 1 считают, что роман отмечен особенной близостью народному фантастическому повествованию и поэтому целесообразно проводить аналогию не с конкретными сказочными cюжетами, а с самой структурой жанра, описанной в "Морфологии сказки" В.Я.Проппа 2. По мнению авторов, почти все (тридцать одна) функции Проппа находят то или иное соответствие в сюжете романа, начиная с традиционной завязки "Один из членов семьи отлучается из дома", – в романе это арест отца Сани по ложному обвинению в убийстве. Далее авторы приводят уточнение Проппа: "Усиленную форму отлучки представляет собой смерть родителей". Так оно и выходит у Каверина: отец Сани умер в тюрьме, а некоторое время спустя скончалась мать.

Как считают О.Новикова и В.Новиков, вторая функция "К герою обращаются с запретом" трансформируется в романе в историю Саниной немоты. Когда же "запрет нарушается", то есть Саня обретает речь и начинает повсюду читать наизусть письма капитана Татаринова, в действие включается "антагонист" (то есть Николай Антонович). Отсутствует, пожалуй, считают авторы, только четырнадцатая функция "В распоряжение героя попадает волшебное средство", то есть чудо в прямом смысле. Однако это компенсируется тем, что герой достигает своей цели и побеждает противников только тогда, когда приобретает силу воли, знания и т.п.

В связи с этим О.Новикова и В.Новиков полагают, что хотя фольклорные элементы в литературе качественно преобразуются, тем не менее, им кажутся законными попытки современных писателей использовать энергию сказки, сопрягая ее с реалистическим повествованием. Перечень функций у Проппа может служить своеобразным связующим звеном, специальным языком, на который переводима сюжетика не только сказочная, но и литературная. Например, "Герой покидает дом"; "Герой испытывается, выспрашивается, подвергается нападению..."; "Герой неузнанным прибывает домой или в другую страну"; "Ложный герой предъявляет необоснованные притязания"; "Герою предлагается трудная задача"; "Ложный герой или антагонист, вредитель изобличается"; "Враг наказывается" – все это есть в "Двух капитанах" – вплоть до финального, до тридцать первого хода: "Герой вступает в брак и воцаряется". Весь сюжет "Двух капитанов", считают О.Новикова и В.Новиков, строится на испытании героя, "это обрамляющая новелла, централизующая все остальные фабульные нити".

Кроме того, исследователи видят в "Двух капитанах" отражение целого спектра разновидностей романного жанра и, в особенности, сюжетики Диккенса. История отношений Сани и Кати напоминает одновременно средневековый рыцарский роман и сентиментальный роман XYIII века. "Николай Антонович напоминает героя-злодея из готического романа" 3.

В свое время и А. Фадеев отмечал, что роман "Два капитана" написан "по традициям не русской классической литературы, а западноевропейской, в манере Диккенса, Стивенсона" 4 . Нам же представляется, что сюжет "Двух капитанов" имеет под собой другую основу, непосредственно не связанную с фольклорными традициями. Признавая связи с традициями романного жанра, наш анализ показывает гораздо более поразительное сходство и тесную связь сюжета каверинского романа с сюжетом величайшей шекспировской трагедии "Гамлет".

Сравним сюжеты этих произведений. Принц Гамлет получает "известие с того света": призрак отца поведал ему о том, что он – король Дании – был предательски отравлен собственным братом, который захватил его трон и женился на королеве – матери Гамлета. "Прощай и помни обо мне", призывает Призрак. Гамлет потрясен этими тремя чудовищными преступлениями, совершенными Клавдием: убийством, захватом трона и инцестом. Глубоко ранит его и поступок матери, так скоро согласившейся на брак. Пытаясь удостовериться в том, что поведал призрак отца, Гамлет с приезжими актерами разыгрывает в присутствии Клавдия, Гертруды и всех придворных пьесу об убийстве короля. Клавдий, теряя самообладание, выдает себя (так называемая сцена "мышеловки"). Гамлет упрекает мать за измену памяти ее мужа и обличает Клавдия. Во время этого разговора Полоний, подслушивая, прячется за ковром, и Гамлет (не намеренно) убивает его. Это влечет за собой самоубийство Офелии. Клавдий отправляет Гамлета в Англию с тайным приказом убить его по прибытии. Гамлет избегает смерти и возвращается в Данию. Лаэрт, в ярости от гибели отца и сестры, соглашается с коварным планом короля и пытается убить Гамлета в поединке отравленной рапирой. В финале гибнут все главные персонажи трагедии.

Основная конструкция сюжета "Двух капитанов" во многом совпадает с сюжетом Шекспира. В самом начале романа мальчик из города Энска Саня Григорьев получает "известие с того света": тетя Даша каждый вечер читает письма из сумки утонувшего почтальона. Некоторые из них он выучивает наизусть. Речь в них идет о судьбе затерявшейся и, вероятно, погибшей в Арктике экспедиции. Через несколько лет судьба сводит его в Москве с адресатами и персонажами найденных писем: вдовой (Мария Васильевна) и дочерью (Катя) пропавшего капитана Ивана Татаринова и его двоюродным братом Николаем Антоновичем Татариновым. Но поначалу Саня об этом не догадывается. Мария Васильевна выходит замуж за Николая Антоновича. Она говорит о нем, как о человеке редкой доброты и благородства, пожертвовавшим всем, чтобы снарядить экспедицию брата. Но Саня к этому времени уже испытывает к нему сильное недоверие. Приехав в родной Энск, он снова обращается к уцелевшим письмам. "Как молния в лесу освещает местность, так я понял все, читая эти строки". В письмах речь шла о том, что всеми неудачами экспедиция обязана Николаю (то есть Николаю Антоновичу). Он не был назван по фамилии и отчеству, но это был он, уверен Саня.

Итак, подобно Клавдию, Николай Антонович совершил тройное преступление. Он послал на верную смерть своего брата, так как в шхуне были опасные вырезы борта, поставлены негодные собаки и продовольствие и т. д. Кроме того, он не только женился на Марии Васильевне, но и прилагал все возможные усилия, чтобы присвоить себе славу своего брата.

Саня разоблачает эти преступления, но его разоблачения приводят к самоубийству Марии Васильевны. Вернувшись в Москву, Саня рассказывает ей о письмах и читает их наизусть. По подписи "Монтигомо Ястребиный Коготь" (хотя и ошибочно произнесенной Саней – Монготимо) Мария Васильевна удостоверилась в их подлинности. На другой день она отравилась. По сравнению с шекспировской Гертрудой, ее измена памяти мужа вначале несколько смягчена. В первое время она "безжалостно" относится ко всем попыткам Николая Антоновича ухаживать за ней и проявлять заботу. Он достигает своей цели лишь через много лет.

Важное значение для мотивировки поведения Сани имеет то, что отношения в семье Татариновых поразительно напоминают Сане события, происшедшие в его собственной семье: любимая мать после гибели отца выходит замуж за "фанфарона" Гаера Кулия. Отчим, человек "с жирным лицом" и очень противным голосом вызывает у Сани огромную неприязнь. Однако он нравился матери. "Как она могла влюбиться в такого человека? Невольно и Мария Васильевна вспомнилась мне, и я решил раз и навсегда, что я вовсе не понимаю женщин". Этот Гаер Кулий, который усаживался на то место, где сидел отец и любил поучать всех бесконечными дурацкими рассуждениями, требуя за это, чтобы его еще и благодарили, в конце концов, стал причиной преждевременной смерти матери.

Когда Саня познакомился с Николаем Антоновичем, то оказалось, что, как и Гаер Кулий, он такой же любитель нудных поучений: "А ты знаешь, что такое "спасибо"? Имей в виду, что в зависимости от того, знаешь ты или нет..." Саня понимает, что он "мелет галиматью" специально, чтобы позлить Катю. При этом, подобно Гаеру, он ждет благодарности. Итак, прослеживается симметрия в отношениях персонажей: погибший Санин отец, мать, отчим, Саня, с одной стороны, и погибший капитан Татаринов, Мария Васильевна, Николай Антонович, Катя, с другой.

Вместе с тем, поучения отчимов в романе созвучны речам лицемера Клавдия. Сопоставим, например, такие цитаты: "К о р о л ь. Смерть нашего возлюбленного брата еще свежа, и подобает нам несть боль в сердцах..." "Николай Антонович не только со мной разговаривал о своем двоюродном брате. Эта была его любимая тема." "Он сделал для него очень много понятно, почему он так любил о нем вспоминать". Таким образом, благодаря двойному отражению в романе отношений главных персонажей "Гамлета" мотив "измены памяти мужа" в конечном счете оказывается у В. Каверина усиленным. Но усиливается также и мотив "восстановления справедливости". Постепенно сирота Саня Григорьев, разыскивая следы и воссоздавая историю экспедиции "Святой Марии", как бы обретает своего нового, на этот раз духовного отца в образе капитана Татаринова, "как будто поручившего рассказать историю его жизни, его смерти."

Найдя экспедицию и вмерзшее в лед тело капитана Татаринова, Саня пишет Кате: "Как будто с фронта пишу я тебе – о друге и о т ц е, погибшем в бою. Скорбь и гордость за него волнуют меня, и перед зрелищем бессмертия страстно замирает душа..." В результате внешние параллели подкрепляются внутренними психологическими мотивировками 5.

Продолжая сопоставлять эпизоды романа и трагедии, отметим, что хотя разоблачения Гамлета и потрясли королеву, но их последствия оказались совершенно неожиданными. Неожиданное убийство Полония привело к безумию и самоубийству невинной Офелии. С точки зрения "нормальной" или жизненной логики самоубийство Марии Васильевны более оправдано, чем самоубийство Офелии. Но этот пример показывает, насколько далек Шекспир от обычной жизненной логики и повседневных представлений. Самоубийство Марии Васильевны – закономерное событие в общей сюжетной конструкции романа. Самоубийство Офелии – это трагедия в высокой трагедии, имеющая сама по себе глубочайший философский и художественный смысл, непредсказуемый поворот сюжета, своего рода промежуточный трагедийный финал, благодаря которому читатель и зритель углубляется в "неисследимый смысл добра и зла" (Б. Пастернак).

Тем не менее, с формальной (фабульной, или событийной) точки зрения, можно констатировать совпадение эпизодов: и в трагедии, и в романе происходит самоубийство одной из главных героинь. И так или иначе героя обременяет при этом невольное чувство вины.

Николай Антонович стремится обратить Санины доказательства вины против него самого. "Это человек, который убил ее. Она умирает из-за подлой, гнусной змеи, который говорит, что я убил ее мужа, своего брата". "Я его выбросил, как змею". Здесь уже можно обратить внимание на лексику и фразеологию персонажей романа, на их сходство с переводом "Гамлета" М. Лозинского, который был опубликован в 1936 году и с которым В.А. Каверин, вероятно, был знаком ко времени написания романа: "П р и з р а к. З м е й, поразивший твоего отца, надел его венец" .

Саня намеревается найти пропавшую экспедицию и доказать свою правоту. Эти обещания он дает себе, Кате и даже Николаю Антоновичу: "Я найду экспедицию, я не верю, что она исчезла бесследно, и тогда посмотрим, кто из нас прав". Лейтмотивом через роман проходит клятва: "Бороться и искать, найти и не сдаваться!" Эта клятва и обещания перекликаются с клятвой и обещаниями Гамлета отомстить за отца: "Мой клич отныне: "Прощай, прощай! И помни обо мне". Я клятву дал", хотя, как известно, роль Гамлета далеко выходит за рамки обычной мести.

Кроме важнейших сюжетных совпадений в трагедии и романе можно отметить совпадения, которые касаются подробностей поведения персонажей.

Саня приходит к Кораблеву, но в это время к Кораблеву приходит и Нина Капитоновна. Кораблев проводит Саню в соседнюю комнату с дырявой зеленой портьерой на месте двери и говорит ему: "И послушай – тебе это полезно." Саня слышит весь этот важный разговор, в котором говорят о нем, Кате и Ромашке и смотрит через дырку в портьере.

Обстоятельства эпизода напоминают сцену встречи Гамлета и королевы, когда Полоний прячется за ковром. Если у Шекспира эта подробность важна со многих сторон (характеризует шпионское усердие Полония и становится причиной его смерти и т.д.), то у Каверина данная сцена, видимо, используется лишь для того, чтобы Саня побыстрее узнал важные для него новости.

Клавдий, напуганный и обозленный разоблачениями, отправляет Гамлета в Британию с письмом, где был приказ, "что тотчас по прочтении, без задержки, не посмотрев, наточен ли топор, мне прочь снесли бы голову", как об этом Гамлет потом рассказывает Горацио.

В романе Саня, организуя экспедицию для поисков капитана Татаринова, узнает от Нины Капитоновны, что Николай Антонович и Ромашка "...п и с ь м о пишут. Все летчик Г., летчик Г. Донос, поди". И она оказывается права. Вскоре появляется статья, которая, действительно, содержит настоящий донос и клевету на Саню. В статье было сказано, что некий летчик Г. всячески чернит уважаемого ученого (Николая Антоновича), распространяет клевету и т. п. "Управлению Главсевморпути следовало бы обратить внимание на этого человека, позорящего своими действиями семью советских полярников". Если учесть, что дело происходит в роковые тридцатые годы (Каверин писал эти эпизоды в 1936-1939 гг.), то действенность доноса-статьи могла быть не меньшей, чем предательское, обрекающее Гамлета на казнь, письмо Клавдия британскому королю. Но, подобно Гамлету, Саня своими энергичными действиями избегает этой опасности.

Можно обратить внимание на дальнейшие совпадения в системе персонажей. У одинокого Гамлета лишь один верный друг – Горацио:

"Г а м л е т. Но почему же вы не в Виттенберге, друг-студент?". Марцелл называет Горацио "книжником".

У Сани друзей больше, но среди них выделяется Валька Жуков, который еще в школе интересуется биологией. Затем он "старший ученый специалист" в экспедиции на Севере, затем профессор. Здесь мы видим совпадения по роду деятельности друзей героев: их отличительная черта – ученость.

Но гораздо большую роль играет в романе Ромашов, или Ромашка. Еще в школе проявляются его лживость, лицемерие, двурушничество, доносительство, жадность, шпионство и т.д., которые он пытается, хотя бы иногда, прятать под маской дружбы. Достаточно рано он сближается с Николаем Антоновичем, в дальнейшем становясь его ассистентом и самым близким человеком в доме. По положению в романе и по своим крайне негативным свойствам он соединяет в себе все основные характеристики придворных Клавдия: Полония, Розенкранца и Гильденстерна. Катя считает, что он похож на Урию Гипа, персонаж Ч. Диккенса. Возможно, поэтому и А. Фадеев, и авторы очерка "В. Каверин" предположили, что в романе нашла отражение сюжетика Диккенса.

На самом же деле для понимания этого образа существенно то, что в романе он выполняет также и функцию Лаэрта, которая состоит в том, что он. вступает в смертельную схватку с героем. Если Лаэртом движет месть, то Ромашовым – зависть и ревность. При этом и тот, и другой персонаж действуют самым предательским образом. Так, Лаэрт пользуется отравленной рапирой, а Ромашка бросает тяжело раненного во время войны Саню, похитив у него мешок с сухарями, флягу с водкой и пистолет, то есть обрекает его, казалось бы, на верную смерть. Сам он, во всяком случае, в этом уверен. "Ты будешь трупом,- сказал он надменно, – и никто не узнает, что я у б и л тебя". Уверяя Катю, что Саня погиб, Ромашка, видимо, и сам верит в это.

Таким образом, как и в случае с самоубийством Марии Васильевны, мы видим, что в романе, по сравнению с трагедией, происходит перераспределение сюжетных функций между персонажами.

Лексика, которую использует В. Каверин для характеристики Ромашова, основана на ключевом слове "подлец". Еще на школьном уроке Саня на пари дает Ромашке резать его палец. "Режь, – говорю я, и этот подлец хладнокровно режет мне палец перочинным ножом". Далее: "Ромашка рылся в моем сундучке. Эта новая подлость меня поразила"; "Я скажу, что Ромашка подлец и что только подлец станет перед ним извиняться". Если в романе эти выражения "рассыпаны" по тексту, то в переводе М. Лозинского они собраны "в букет" в монологе, где Гамлет, захлебываясь от гнева, говорит о короле: "Подлец. Улыбчивый подлец, подлец проклятый! – Мои таблички,- надо записать, что можно жить с улыбкой и с улыбкой быть подлецом".

В заключительной сцене выяснения отношений Саня говорит Ромашову: "Подписывай, подлец!" – и дает ему подписать "показание М.В. Ромашова", в котором говорится: "Подло обманув руководство Главсевморпути и т. д.". "О царственная подлость!" – восклицает Гамлет, потрясенный предательским письмом Клавдия.

К ключевым сценам "Гамлета" относятся сцены с Призраком и сцена "мышеловки", в которых происходят разоблачение антагониста. У Каверина аналогичные сцены объединяются в одну и помещены в финал романа, где, наконец, окончательно торжествует справедливость. Происходит это следующим образом. Сане удалось найти фотопленки экспедиции, пролежавшие в земле около 30 лет и проявить некоторые кадры, которые казались навсегда утраченными. И вот Саня демонстрирует их на своем докладе в Географическом обществе, посвященном найденным материалам. На нем присутствуют и Катя, и Кораблев, и сам Николай Антонович, то есть, как и в сцене "мышеловки", все основные персонажи романа.

"Свет погас, и на экране появился высокий человек в меховой шапке... Он как будто в о ш е л в зал – сильная, бесстрашная д у ш а. Все встали, когда он п о я в и л с я на экране (ср. ремарку Шекспира: В х о д и т П р и з р а к). И в этой торжественной тишине я прочитал рапорт и прощальное письмо капитана: "Можно смело сказать, что всеми своими неудачами мы обязаны только ему". И далее Саня зачитывает документ-обязательство, где прямо указан виновник трагедии. Наконец, в завершение он говорит о Николае Татаринове: "Когда-то в разговоре со мной этот человек сказал, что только одного свидетеля он признает: самого капитана. И вот с а м капитан теперь называет его – полностью имя, отчество и фамилия!"

Шекспир смятение короля в кульминационный момент, который наступает в сцене "мышеловки", передает через возгласы и реплики персонажей:

О ф е л и я. Король встает!

Г а м л е т. Что? Испугался холостого выстрела?

К о р о л е в а. Что с вашим величеством?

П о л о н и й. Прекратите игру!

К о р о л ь. Дайте сюда огня.– Уйдем!

В с е. Огня, огня, огня!

В романе та же самая задача решается описательными средствами. Мы видим, как Николай Антонович "вдруг выпрямился, оглянулся, когда я громко назвал это имя". "В жизни моей я не слышал такого дьявольского шума", "страшная суматоха поднялась в зале". Сравнивая эти эпизоды, мы видим, что Каверин стремится решить кульминацию и развязку своего романа эффектной сценой, в которой пытается слить воедино эмоциональное напряжение, возникающее в трагедии "Гамлет" в сценах с призраком и в сцене "мышеловки".

О.Новикова и В.Новиков, авторы очерка "В. Каверин", считают, что в работе над "Двумя капитанами" "автор романа как бы "забыл" о своей филологической эрудиции: ни цитат, ни реминисценций, ни пародийно-стилизационных моментов в романе нет. И это, может быть, одна из главных причин удачи" 6.

Однако приведенный материал свидетельствует скорее об обратном. Мы видим достаточно последовательное использование шекспировского сюжета и системы персонажей трагедии. Последовательно воспроизводят сюжетные функции своих прототипов Николай Антонович, капитан Татаринов, Валька Жуков и сам главный герой. Мария Васильевна, повторяя судьбу Гертруды, кончает жизнь самоубийством, как Офелия. Можно достаточно четко проследить соответствие прототипам и их поступкам в образе Ромашова: шпионство и доносительство (Полоний), притворная дружба (Розенкранц и Гильденстерн), попытка коварного убийства (Лаэрт).

О.Новикова и В.Новиков, стремясь сблизить роман "Два капитана" со структурой жанра, описанной в "Морфологии сказки" В.Я.Проппа, оказываются правы в том смысле, что в романе Каверина, как и в сказке, действует закономерность, открытая Проппом: если в сказке изменяется набор постоянных персонажей, то между ними происходит перераспределение или совмещение сюжетных функций 7. По-видимому, эта закономерность действует не только в фольклоре, но также в литературных жанрах, когда, например, повторно используется тот или иной сюжет. О.Ревзина и И.Ревзин приводили примеры совмещения или "склеивания" функций – ролей персонажей в романах А.Кристи 8. Различия, связанные с перераспределением функций, представляют для сюжетологии и сравнительных исследований не меньший интерес, чем близкие совпадения.

Выявленные совпадения и созвучия заставляют задуматься, насколько осознанно Каверин использовал сюжет трагедии. Известно, какое большое внимание он уделял сюжету и композиции в своих произведениях. "Я всегда был и остался писателем сюжетным", "огромное значение композиции... недооценено в нашей прозе", – подчеркивал он в "Очерке работы" 9. Автор довольно подробно описал здесь работу над "Двумя капитанами".

Замысел романа был связан со знакомством с молодым ученым-биологом. По словам Каверина, его биография настолько увлекла писателя и показалась такой интересной, что он "дал себе слово не давать воли воображению". Сам герой, его отец, мать, товарищи написаны именно такими, какими они предстали в рассказе знакомого. "Но воображение все-таки пригодилось", признается В. Каверин. Во-первых, автор попытался "увидеть мир глазами юноши, потрясенного идеей справедливости". Во-вторых, "мне стало ясно, что в этом маленьком городке (Энске) должно произойти нечто необычайное. "Необычайное", которое я искал, – это свет арктических звезд, случайно упавший в маленький заброшенный город" 10.

Итак, как свидетельствует сам автор, в основу романа "Два капитана" и в основу его сюжета, кроме биографии героя-прототипа, легли две важнейших линии. Здесь можно вспомнить прием, который Каверин впервые попытался использовать в своем первом рассказе.

В трилогии "Освещенные окна" В. Каверин вспоминает начало своего писательского пути. В 1920 году, готовясь к экзамену по логике, он впервые прочел краткое изложение неэвклидовой геометрии Лобачевского и был поражен смелостью ума, вообразившего, что параллельные линии сходятся в пространстве.

Возвращаясь домой после экзамена, Каверин увидел афишу, объявлявшую конкурс для начинающих писателей. В следующие десять минут он принял решение навсегда оставить стихи и перейти на прозу.

"Наконец – это было самое важное – я успел обдумать свой первый рассказ и даже назвать его: "Одиннадцатая аксиома". Лобачевский скрестил в бесконечности параллельные линии. Что же мешает мне с к р е с т и т ь в бесконечности два п а р а л л е л ь н ы х сюжета? Нужно только, чтобы независимо от времени и пространства они в конечном счете соединились, слились...".

Придя домой, Каверин взял линейку и расчертил лист бумаги вдоль на два равных столбца. В левом он стал писать историю монаха, который теряет веру в Бога. В правом историю студента, проигрывающего в карты свое достояние. В конце третьей страницы обе параллельные линии сходились. Студент и монах встречались на берегах Невы. Этот короткий рассказ был послан на конкурс под многозначительным девизом "Искусство должно строиться на формулах точных наук", получил премию, но остался ненапечатанным. Однако "замысел "Одиннадцатой аксиомы" – это своеобразный эпиграф ко всему каверинскому творчеству. И в дальнейшем он будет искать способ скрещения параллельных..." 11

Ведь и в романе "Два капитана" мы видим две главные линии: в одной сюжетной линии используются приемы приключенческого романа и романа путешествий в духе Ж. Верна. Сумка утонувшего почтальона с размокшими и частично поврежденными письмами, в которых говорится о пропавшей экспедиции, не может не напомнить письмо, найденное в бутылке, в романе "Дети капитана Гранта", где, кстати, также описаны поиски пропавшего отца. Но использование в романе подлинных документов, отражающих реальную и драматическую историю исследователей Крайнего Севера Седова и Брусилова, и, самое главное, поиск доказательств, ведущих к торжеству справедливости (эта линия оказалась основанной на шекспировском сюжете), сделали сюжет не только увлекательным, но и литературно более значимым.

Своеобразно "работает" в романе и третья сюжетная линия, на которую вначале опирался Каверин – подлинная биография ученого-биолога. Вернее, здесь с точки зрения сравнительной сюжетологии интерес представляет сочетание этой линии с двумя вышеупомянутыми. В особенности, начало романа, где описано беспризорничество и голодные скитания Сани. Если у Шекспира главный герой, которому суждено принять на себя тяжкое бремя восстановления попранной справедливости, – п р и н ц Гамлет, то в романе главный герой поначалу – беспризорник, то есть "н и щ и й". Эта хорошо известная литературная оппозиция оказалась органичной, ибо, как справедливо отмечают О.Новикова и В.Новиков, в общей структуре "Двух капитанов" отчетливо проявилась традиция романа воспитания. "Традиционные приемы энергично заработали, примененные к остросовременному материалу" 12.

В заключение вернемся к вопросу, насколько осознанным было использование Кавериным шекспировского сюжета? Подобный вопрос задавал М. Бахтин, доказывая жанровую близость романов Ф.М. Достоевского и античной мениппеи. И отвечал на него решительным: "Конечно нет! Он вовсе не был стилизатором древних жанров... Говоря несколько парадоксально, можно сказать, что не субъективная память Достоевского, а объективная память самого жанра, в котором он работал, сохраняла особенности античной мениппеи". 13

В случае с романом В.Каверина мы склонны все же отнести все отмеченные выше интертекстуальные совпадения (в особенности, лексические совпадения с переводом "Гамлета" М.Лозинского) на счет "субъективной памяти" писателя. Тем более, что, вероятно, он оставил для внимательного читателя некий "ключ" для расшифровки этой загадки.

Как известно, сам автор датирует возникновение у него замысла "Двух капитанов" 1936 годом 14. Только что была закончена работа над романом "Исполнение желаний". Одной из бесспорных удач стало в нем увлекательное описание расшифровки героем романа десятой главы "Евгения Онегина". Возможно, работая над "Двумя капитанами", Каверин попробовал решить противоположную задачу: зашифровать сюжет величайшей и всем известной трагедии в сюжет современного романа. Надо признать, что это ему удалось, поскольку до сих пор никто этого, кажется, не заметил, несмотря на то, как указывал сам В. Каверин, у романа были "дотошные читатели", увидевшие некоторые отступления от текста использованных документов 15. Не увидел этого и такой знаток сюжетостроения, как В.Шкловский, подметивший в свое время, что в роман "Исполнение желаний" вставлены два романа: новелла о расшифровке пушкинской рукописи и новелла о соблазнении Трубачевского Неворожиным, которые оказались связаны лишь внешне 16.

Как же удалось Каверину так искусно трансформировать трагический шекспировский сюжет? С. Балухатый, анализируя жанр мелодрамы, отмечал, что можно "прочитать" и "увидеть" трагедию так, что, опуская или ослабляя ее тематические и психологические материалы, превратить трагедию в мелодраму, для которой характерны "формы выпуклые, яркие, конфликты остродраматичные, углубленные сюжетно" 17.

В наши дни время пристального внимания к роману ушло. Однако это не должно повлиять на теоретический интерес к его исследованию. Что же касается "ключа" к разгадке сюжета, который оставил автор, то он связан с названием романа, если при этом вспомнить одну из заключительных торжественных строк шекспировской трагедии:

Пусть Гамлета поднимут на помост,

Как воина, ч е т ы р е к а п и т а н а.

Наконец, последний "слог" каверинской шарады связан с названием родного города Сани. Вообще, такие названия, как город Н. или N, Н-ск и т. п., имеют традицию в литературе. Но, переплавляя шекспировский сюжет в сюжет своего романа, Каверин не мог не вспомнить о предшественниках и среди них о знаменитой повести, связанной с шекспировской темой – "Леди Макбет Мценского уезда". Если героиня Лескова была из Мценска, то мой герой, летчик Г., пусть будет родом просто из... Э н с к а, мог подумать Каверин и оставил рифмованный след для будущей разгадки: Энск – Мценск – леди Макбет – Гамлет.

5 В. Борисова, Роман В. Каверина "Два капитана" (См. В.Каверин. Собр. соч. в 6-ти томах, т.3, М., 1964, с.627).

8 О. Ревзина, И. Ревзин, К формальному анализу сюжетосложения. – "Сборник статей по вторичным моделирующим системам", Тарту, 1973, с.117.

• 117.5 КБ
• добавлен 20.09.2011

// В кН.: Смиренский В. Разбор сюжетов.
- М. - АИРО-ХХ. - с. 9-26.
Среди литературных связей Чехова – одна из наиболее важных и постоянных – Шекспир. Новый материал для исследования чеховских литературных связей дает его пьеса "Три сестры и трагедия Шекспира «Король Лир».

Статья посвящена анализу журнальной рецепции двух томов романа В. Каверина «Два капитана». Реакция критики на роман была неоднознач — ной. Автор исследует полемику, которая развернулась на страницах совет — ской периодики после появления романа.

Ключевые слова: В. А. Каверин, «Два капитана», журнальная полемика, Сталинская премия.

В истории советской литературы роман В. Каверина

«Два капитана» занимает особое место. Его успех в читательской среде был несомненным. При этом роман, казалось бы, соответст- вовал всем советским идеологическим установкам. Главный герой – Александр Григорьев – сирота, чудом выживший в годы Граждан — ской войны. Он буквально усыновлен и воспитан советской влас — тью. Именно советская власть дала ему все, позволила реализовать детскую мечту. Бывший беспризорник, детдомовец, стал летчиком. Он мечтает найти следы погибшей в начале Первой мировой вой — ны арктической экспедиции, которую возглавлял капитан Иван Та- таринов. Найти, чтобы не только отдать должное памяти ученого, но и решить задачу, почти решенную Татариновым. Задачу поиска новых морских путей. Препятствует Григорьеву брат погибшего – бывший предприниматель Николай Татаринов. Он и погубил ка — питана Татаринова ради прибыльных поставок и любви к его же — не. Затем вполне приспособился к советской власти, прошлое скрыл, даже сделал карьеру педагога. А помогает бывшему пред — принимателю аферист Михаил Ромашов, сверстник Григорьева, влюбленный в дочь погибшего капитана – Екатерину. Замуж она выйдет за Григорьева, не изменяющего ни дружбе, ни принципам.

Дело жизни русского моряка, служившего Отечеству, а не «царско — му режиму», продолжит советский летчик. И добьется победы, не — смотря на интриги врагов.

Все, казалось бы, подобрано безупречно. Но роман критики не только хвалили. Были и разгромные отзывы. В данной статье ис — следуются причины, обусловившие полемику о романе.

1939–1941 гг. Том первый

Изначально жанр новой книги Каверина был определен как по — весть. С августа 1938 г. ее печатал ленинградский детский журнал

«Костер». Завершилась публикация в марте 1940 г.1 С января 1939 г. публикацию каверинской повести начал и ленинградский жур — нал «Литературный современник». Завершилась она тоже в мар — те 1940 г.2

Первые критические отзывы появились еще до того, как повесть была напечатана полностью. Девятого августа 1939 г. «Ленинград — ская правда» опубликовала полугодовой обзор материалов «Лите — ратурного современника». Автор обзора весьма высоко оценил но — вую повесть Каверина3.

Мнение это было оспорено в статье «Поближе к своим читате — лям», опубликованной 11 декабря 1939 г. «Комсомольской прав — дой». Автор статьи, учительница, была недовольна работой детских журналов «Костер» и «Пионер». Ну а в каверинской повести обна — ружила «уродливое, извращенное, неверное изображение школь — ной среды, учеников и педагогов»4.

Такое обвинение – на исходе 1939 г. – было весьма серьезным. Политическим. И виновен был, по мнению автора статьи, не толь — ко Каверин. Редакция тоже: «Воспитательное значение этой отмен — но длинной повести очень сомнительно»5.

Каверинские современники легко угадывали возможные по — следствия. Угадывали, что статья, содержавшая политическое об- винение, должна была бы стать первым этапом «проработочной» кампании. Так обычно и начиналось. Вот – «письмо читателя», а вот – и мнение авторитетного критика и т. п. Однако ничего подоб — ного не произошло.

Двадцать шестого декабря «Литературная газета» напечатала статью К. Симонова «О литературе и правилах нового распоряд — ка». Автор был уже в ту пору достаточно влиятелен, подразумева — лось, что выражает он мнение руководства Союза писателей. Си — монов весьма резко высказался о статье, опубликованной «Комсо — мольской правдой»:

Отзыв Н. Лихачевой о повести Каверина – не только развязный, но и неумный по своей сути. Дело, конечно, не в отрицательной оценке повести, дело в том, что Н. Лихачева в нескольких строч — ках попыталась зачеркнуть большой и упорный труд6.

Рецензент в «Комсомольской правде», как утверждал Симонов, не понимала специфику художественной литературы. Не понима — ла, что «писатели пишут книги, а не правила внутреннего распо — рядка. Литература, безусловно, должна помогать воспитанию де — тей, она должна пробуждать в них высокие помыслы, жажду подви- гов, жажду знаний, – это достаточно большая задача для того, чтобы еще не свалить на плечи литераторов то, что входит в обя — занности педагогов»7.

Следующие рецензии появились в печати уже после того, как журнальная версия «Двух капитанов» была полностью опублико — вана и готовилось к печати отдельное издание.

В июне 1940 г. журнал «Литературный современник» опубли — ковал редакционную статью – «Судьба капитана Григорьева». Ре — дакция признавала, что повесть «не только является, на наш взгляд, лучшим из того, что Каверин написал до сих пор, но и представля — ет собою весьма своеобразное и интересное явление нашей литера — туры последних лет…»8.

Не забыта была и газетная полемика. Редакция с благодарно- стью отметила «верную и остроумную статью К. Симонова»9. По — зиция редакции в данном случае понятна: Симонов защитил не только Каверина, но и сотрудников журнала. Симоновское вли — яние прослеживается и позже. Так, 27 июля в «Известиях» опуб — ликована статья А. Роскина «Два капитана», где симоновский от — зыв хоть и не упомянут, но фрагментами почти цитируется. Си — монов, например, писал, что ныне дети редко обращаются к финалу книги, не дочитав ее, а Каверин, возможно, заставил сво — их читателей пропустить несколько страниц в стремлении поско — рее узнать о судьбе героев. Соответственно, Роскин отметил: «Ве — роятно, многие читатели перескакивали через страницы каверин — ских книг не из-за досадливого стремления поскорее закончить чтение, а из-за искреннего желания поскорее узнать будущее ге- роев»10.

Однако Роскин подчеркивал, что к достижениям писателя сле- дует отнести не только увлекательный сюжет. Бесспорное достиже — ние – главный герой. Каверин, по словам критика, создал героя, ко — торому будут подражать советские читатели11.

Единственный серьезный недостаток книги, полагал Роскин, –

это сюжетно не вполне обоснованный финал: Каверин «заторопил-

ся в конце романа в суете развязывания всевозможных больших и маленьких фабульных узлов»12.

К этой оценке присоединились и другие критики. Речь шла о том, что главы, посвященные детству Григорьева, удались писате — лю лучше прочих13. Наиболее отчетливо сформулировал упреки П. Громов. Он указывал, что действие книги рассмотрено в двух планах. С одной стороны, ведется расследование причин гибели ка — питана Татаринова. А с другой стороны, читатель следит за пери — петиями судьбы Григорьева. Однако истории татариновской экспе — диции уделено слишком много внимания, потому «Саня Григорь — ев не завершен как художественный образ, он расплывается как индивидуальность»14.

Таковы были основные упреки. Не слишком важные – с учетом того, что обвинение политического характера Симоновым было снято. В целом же рецензии, напечатанные после завершения жур — нальной публикации, были положительными. Критики отмечали, что «Два капитана» – серьезное достижение писателя, сумевшего изжить давние «формалистические» заблуждения. В общем поло — жение вновь радикально изменилось.

Однако именно потому особенно интересны причины, в силу которых появился отзыв, практически запрещавший публикацию каверинской повести.

Примечательно, что Каверин, далеко не всегда относившийся серьезно к оценкам своих книг, помнил о статье в «Комсомольской правде». Почти сорок лет спустя он отметил в автобиографической книге «Эпилог», что «даже “Два капитана” были встречены раз — громной статьей – некая учительница с возмущением констатиро — вала, что мой герой Саня Григорьев называет комсомолку ду — рой»15.

Инвективы, конечно, не только к этому сводились. Каверин лишь подчеркнул их вздорность. Но в данном случае интересен оборот «даже “Два капитана”». Автор, похоже, был уверен: здесь точно не будет нареканий. Придраться вроде бы не к чему. И – ошибся. Всю жизнь свою ошибку помнил. О причинах же рассуж — дать не стал.

Причины выявляются при анализе политического контекста.

В 1939 г. началась подготовка к награждению писателей орде — нами. Списки тогда составлялись и руководством Союза писателей, и функционерами Отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП(б). СП и Агитпроп традиционно соперничали. Агитпроп стремился подчинить руководство СП, но так и не сумел. У руководства СП была возможность непосредственно обратиться к И. Сталину. Он далеко не всегда поддерживал Агитпроп. Вопрос о награждении ор-

денами был очень важным. От его решения зависели и повышение гонораров, и льготы, награжденным предоставлявшиеся. Решалось, кому это положено распределять – Агитпропу или руководству СП. Именно здесь выявлялось, кто более влиятелен. У руководства СП были свои креатуры, у Агитпропа, конечно, свои. Так что списки не совпадали.

Каверин вполне мог рассчитывать на орден. И рассчитывал. На- деялся. Дело было не только в тщеславии, хотя орден – знак офици — ального признания. В ту пору «орденоносцев» было не много. Ста — тус «писателя-орденоносца», соответственно, был высок. А главное, орден хотя бы относительную безопасность обеспечивал. «Писате — лю-орденоносцу» арест без вины и повода грозил тогда в меньшей степени, чем прочим коллегам-литераторам.

Руководство СП всегда благоволило Каверину. В читательской среде он был популярен. И профессионализм его был отмечен еще М. Горьким в начале 20-х годов. При всем том никогда Каверин не претендовал на какие-либо должности, не добивался льгот, не уча — ствовал в писательских интригах. Его кандидатура не должна бы — ла вызвать никаких возражений у агитпроповских функционеров.

Превентивный удар, нанесенный «Комсомольской правдой», обусловливал исключение Каверина из наградных списков. Мож — но допустить, что учительница, пославшая статью в «Комсомоль — скую правду», действовала по собственной инициативе. Однако публикация статьи не была случайностью. Агитпроп вновь показал, что вопрос о награждении решается не только руководством СП.

На политическое обвинение следовало ответить. Лишь после этого можно было бы рассматривать вопрос о награде. Ответил Си — монов. Руководство СП показало, что мнение «Комсомольской правды» не принимает, готово продолжить полемику. Критики под — держали руководство СП. Агитпроп к продолжению был еще не го — тов. Но выиграл Агитпроп. Выиграл, потому что на опровержение статьи в «Комсомольской правде» время требовалось. А пока шло время, наградные списки были составлены и согласованы. Орден тогда Каверин не получил. Наградили других. В большинстве своем не так известных, опубликовавших гораздо меньше.

1945–1948 гг. Том второй

Каверин продолжал работу. Готовил к изданию второй том

«Двух капитанов». Публикацию второго тома в январе 1944 г. начал московский журнал «Октябрь». Завершилась она в дека — бре16.

В предисловии к журнальной публикации сообщалось, что од — на из главных тем романа – преемственная связь русской и совет — ской истории. Это постоянно акцентировалось: «В стремлении Са — ни воскресить и высоко поднять полузабытую личность капитана Татаринова таится преемственность великих традиций русской культуры»17.

Параллельно шла редакционная подготовка романа в издатель — стве «Детская литература». Книга была подписана к печати 14 ап — реля 1945 г. Ситуация, казалось бы, складывалась вполне благопри — ятная. В новом томе Григорьев, воевавший на Крайнем Севере, окончательно решал задачу, поставленную капитаном Татарино — вым, а интриганы были окончательно побеждены и посрамлены. Но изменения начались еще до подписания книги к печати.

Первый том романа, по мнению критика, был каверинской уда — чей. Особенно удался главный герой – летчик Григорьев. Зато вто — рой том не оправдал читательских ожиданий. Автор не справился с задачей. Даже и пренебрег методом социалистического реализма. Если верить Громову, увлекся Каверин авантюрным сюжетом, по — тому исторически точный герой действует в придуманных, истори — чески случайных обстоятельствах19.

Громов соблюдал еще некоторую осторожность в оценках. Это был первый удар. За ним последовал второй, гораздо более силь — ный. В августовском номере московского журнала «Знамя» была опубликована статья В. Смирновой «Два капитана меняют курс», где оценка второго тома была уже однозначной – отрицательной20.

Смирнова была тогда известна не только в качестве критика. Прежде всего – как детская писательница. Характерно, что в мар — те 1941 г. читателям журнала «Пионер» она же и рекомендовала ка — веринскую книгу. Это, по ее словам, был «современный советский роман приключений»21.

Четыре года спустя оценка изменилась. Каверинский роман Смирнова противопоставила романам Л. Толстого, которые, по ее словам, перечитывать можно вновь и вновь, тогда как на каверин — ской книге следовало бы поставить надпись «бойся перечиты — вать!»22.

Конечно, тут следовало хоть как-то объяснить, почему пятью годами ранее книгу положительно оценивали. Прежние оценки ка — веринской книги Смирнова объяснила надеждами критиков на рост мастерства автора и дефицитом именно детской литературы23.

Надежды критиков, по словам Смирновой, оказались напрас — ными. Росло не мастерство, а честолюбие Каверина. Если верить Смирновой, задумал он сделать летчика Григорьева тем самым ге — роем, «в котором как в зеркале читатель давно уже хочет увидеть себя», тем самым типом, «создание которого есть новейшая и важ- нейшая задача советской литературы и самая дорогая мечта каждо — го советского писателя»24.

Вот это, настаивала Смирнова, не удалось Каверину. Не срав- ниться ему с Толстым. И даже главный каверинский герой не оп — равдал надежд. Его мальчишеское самолюбие, как утверждала Смирнова, «не выросло в чувство собственного достоинства, в на — циональную гордость, обязательные для капитана Григорьева, если он претендует быть представителем советской молодежи»25.

Ко всему прочему, Смирнова подчеркивала, что Григорьев, по сути, лишен черт русского национального характера. Зато у него

«много злорадства, не свойственного русскому человеку»26.

Это было уже весьма серьезное обвинение. В контексте «патрио — тических» кампаний военной эпохи – почти что политическое. Ну а вывод формулировался Смирновой без всяких экивоков: «Надеж — ды и желания Каверина не сбылись. “Два капитана” не стали эпо — пеей советской жизни»27.

Отзыв Смирновой был, пожалуй, самым резким. Другие рецен- зенты, отмечая, что каверинский роман не лишен недостатков, оце — нивали его в целом высоко28. Смирнова же отказывала роману в ка — ких бы то ни было достоинствах и выдвигала против автора обви- нения, по сути исключавшие положительные оценки. И это было особенно странно, ведь роман был еще в марте выдвинут руковод — ством СП на Сталинскую премию29.

Не знать о выдвижении романа на Сталинскую премию Смир — нова не могла. Знали об этом чуть ли не все, кто в СП состоял. Но похоже, что именно выдвижение было причиной, обусловившей по — явление разгромной статьи.

Речь шла не только о Сталинской премии. Обсуждалась про — блема создания истинно советского эпоса, сопоставимого с толстов — ской эпопеей «Война и мир». Проблема эта, как известно, обсуж — далась и в 20-е годы. Факт создания истинно советского эпоса дол — жен был подтвердить, что советское государство не препятствует, а способствует возникновению литературы, не уступающей русской классике. Дежурная шутка тех лет – поиски «красного Льва Тол — стого». К 30-м годам проблема утратила прежнюю актуальность, но с окончанием войны ситуация вновь изменилась. Решение этой проблемы контролировал лично Сталин. В связи с этим вновь обо — стрилось давнее соперничество Агитпропа и руководства СП30.

Хронологические рамки каверинского романа – от начала Пер- вой мировой войны и почти до окончания Великой Отечественной войны. И объем достаточно солидный – для 1945 г. Разумеется, Ка- верин не претендовал на статус «красного Льва Толстого», но ру — ководство СП вполне могло отчитаться: работы по созданию истин — но советского эпоса ведутся, есть и успехи. А уж Сталинская пре — мия автору популярнейшей книги была фактически обеспечена.

Маловероятно, чтобы руководство СП каким-либо образом планировало утвердить Каверина в статусе «красного Льва Толсто — го». Но Агитпроп нанес предупреждающий удар. Заодно и показал опять, что вопрос о награждении решается не руководством СП. Отзыв Смирновой, можно сказать, дезавуировал решение, приня — тое руководством СП. Слишком уж серьезны были обвинения. И роман плох сам по себе, и проблему создания эпоса советской эпохи с этим романом соотносить нельзя, да еще и у главного ге — роя характер нерусский.

Без ответа такие обвинения оставить было нельзя. Касались они не только Каверина. Всех издательских организаций, публиковав- ших и собиравшихся публиковать каверинский роман, тоже каса — лись. И руководства СП, конечно. Ответом стала опубликованная в ноябрьско-декабрьском номере журнала «Октябрь» статья Е. Усиевич «Саня Григорьев перед педагогическим судом»31.

Усиевич, большевик с 1915 г., считалась тогда весьма автори — тетным критиком. И техникой закулисных игр не хуже Смирновой владела. Статья Усиевич адресована была не только «массовому читателю». Неявно обращалась она и к Симонову, недавно в ред — коллегию «Знамени» вошедшему. Заглавие статьи Усиевич не мог — ло не напомнить о статье Симонова, защитившего в 1939 г. Каве — рина от нападок «классной дамы».

Симонов, конечно, не имел отношения к смирновской статье. Ра — ботой журнала, фактически игнорируя главного редактора В. Виш — невского, тогда руководил Д. Поликарпов, откровенно лоббировав — ший агитпроповские интересы. Антисемитские суждения Поликар — пова были известны московским журналистам. Похоже, что и высказывания Смирновой об отсутствии черт русского национально — го характера у каверинского героя инспирированы были если не По — ликарповым лично, то с его ведома и одобрения. Литераторам-совре — менникам намек был понятен. Автор романа «Два капитана» – еврей, потому и характер главного героя не мог быть русским. Впрочем, По — ликарпов не только свое мнение выражал. Политика государственно- го антисемитизма становилась все более откровенной32.

О Симонове, конечно, Усиевич не упоминала. Но со Смирно — вой полемизировала в симоновской манере. Подчеркивала, что ре-

цензия Смирновой составлена «из отдельных попреков. Некоторые из них совсем ничем не обоснованы, а вместе взятые, они не име — ют ничего общего друг с другом, кроме общей цели – опорочить ро — ман “Два капитана”»33.

Усиевич опровергала одну за другой все инвективы Смирновой. Правда, вопрос о том, можно ли считать роман советским эпосом, аккуратно обошла. Тут и не было нужды спорить. Отметила Усие — вич и то, что в романе есть недостатки. Но подчеркнула, что ска — занное о недостатках «могло бы служить предметом обсуждения и спора, к которым не имеют никакого отношения грубая брань и ехидные намеки против превосходной книги В. Смирновой»34.

Статья Усиевич, как в свое время статья Симонова, демонстри — ровала готовность руководства СП борьбу продолжать. На этот раз Агитпроп уступил – отчасти. Сталинскую премию Каверин полу — чил. Второй степени, но получил. И роман уже официально был признан советской классикой35.

Материал взят из: Научный журнал Серия «Журналистика. Литературная критика» № 6(68)/11

Девиз романа - слова «Бороться и искать, найти и не сдаваться» - это заключительная строка из хрестоматийного стихотворения «Улисс» английского поэта Альфреда Теннисона (в оригинале: To strive, to seek, to find, and not to yield).

Эта строка также выгравирована на кресте в память о погибшей экспедиции Роберта Скотта к Южному полюсу, на вершине холма Обсервер.

Вениамин Каверин вспоминал, что создание романа «Два капитана» началось с его встречи с молодым учёным-генетиком Михаилом Лобашёвым, которая произошла в санатории под Ленинградом в середине тридцатых годов. «Это был человек, в котором горячность соединялась с прямодушием, а упорство - с удивительной определенностью цели, - вспоминал писатель. - Он умел добиваться успеха в любом деле». Лобашёв рассказал Каверину о своем детстве, странной немоте в ранние годы, сиротстве, беспризорничестве, школе-коммуне в Ташкенте и о том, как впоследствии ему удалось поступить в университет и стать учёным.

И история Сани Григорьева детально воспроизводит биографию Михаила Лобашева впоследствии известного генетика, профессора Ленинградского университета. «Даже столь необычные подробности, как немота маленького Сани, не выдуманы мною», - признался автор- «Почти все обстоятельства жизни этого мальчика, потом юноши и взрослого человека сохранены в «Двух капитанах». Но детство его проходило на Средней Волге, школьные годы – в Ташкенте – места, которые я знаю сравнительно плохо. Поэтому я перенёс место действия в свой родной городок, назвав его Энском. Недаром же мои земляки легко разгадывают подлинное название города, в котором родился и вырос Саня Григорьев! Мои школьные годы (последние классы) протекли в Москве, и нарисовать в своей книге московскую школу начала двадцатых годов я мог с большей верностью, чем ташкентскую, которую не имел возможности написать с натуры.»

Ещё одним прототипом главного героя стал военный лётчик-истребитель Самуил Яковлевич Клебанов, героически погибший в 1942 году. Он посвятил писателя в тайны лётного мастерства. Из биографии Клебанова писатель взял историю полёта в становище Ванокан: в пути неожиданно началась пурга, и катастрофа была неминуема, если бы лётчик не использовал придуманный им тут же способ крепления самолёта.

Образ капитана Ивана Львовича Татаринова напоминает о нескольких исторических аналогиях. В 1912 году в плавание отправились три русских полярных экспедиции: на судне «Св. Фока» под командованием Георгия Седова, на шхуне «Св. Анна» под руководством Георгия Брусилова и на боте «Геркулес» с участием Владимира Русанова.

«Для моего «старшего капитана» я воспользовался историей двух отважных завоевателей Крайнего Севера. У одного я взял мужественный и ясный характер, чистоту мысли, ясность цели – всё, что отличает человека большой души. Это был Седов. У другого – фактическую историю его путешествия. Это был Брусилов. Дрейф моей «Св. Марии» совершенно точно повторяет дрейф брусиловской «Св. Анны». Дневник штурмана Климова, приведённый в моём романе, полностью основан на дневнике штурмана «Св. Анны», Альбакова – одного из двух, оставшихся в живых участников этой трагической экспедиции» - писал Каверин.

Несмотря на то, что книга вышла в годы расцвета культа личности и в целом выдержана в героической стилистике соцреализма, имя Сталина упоминается в романе всего один раз (в главе 8 части 10).

Героям романа «Два капитана» в 1995 году установлен памятник в родном городе автора, Пскове (выведен в книге под названием Энск).

18 апреля 2002 года в Псковской областной детской библиотеке был открыт музей романа «Два капитана».

В 2003 году главная площадь города Полярный Мурманской области названа Площадью «Двух капитанов». Именно отсюда отправились в плавание экспедиции Владимира Русанова и Георгия Брусилова. Кроме того, именно в Полярном состоялась финальная встреча главных героев романа - Кати Татариновой и Сани Григорьева

«Два капитана» — пожалуй, самый известный советский приключенческий роман для юношества. Он многократно переиздавался, входил в знаменитую «Библиотеку приключений», был дважды экранизирован — в 1955 и в 1976 го--ду В 1992 году Сергей Дебижев снял абсурди---ст-скую музыкальную пародию «Два капи--тана — 2», в сюжете не имевшую ничего об-щего с ро-маном Каверина, но эксплуатиро-вавшую его название как общеизвестное. . Уже в XXI веке роман стал литературной основой мюзикла «Норд-Ост» и пред-метом специальной музейной экспозиции в Пскове, родном городе авто-ра.- Героям «Двух капитанов» ставят памятники и называют их именами пло-щади и улицы. В чем же секрет литературной удачи Каверина?

Приключенческий роман и документальное расследование

Обложка книги «Два капитана». Москва, 1940 год «Детиздат ЦК ВЛКСМ»

На первый взгляд, роман выглядит просто соцреалистическим опусом, хотя и с тщательно проработанным сюжетом и использованием неко-то-рых не слиш-ком привычных для соцреалистической литературы модернист-ских приемов, например таких, как смена повествователя (две из десяти частей романа напи-саны от лица Кати). Это не так.--

К моменту начала работы над «Двумя капитанами» Каверин был уже довольно опытным литератором, и в романе ему удалось соединить несколько жанров: приключенческий роман-путешествие, роман воспитания, советский истори-ческий роман о недавнем прошлом (так называемый роман с ключом) и, нако-нец, военную мелодраму. Каждый из этих жанров имеет свою логику и свои механизмы удержания читательского внимания. Каверин — внимательный читатель работ формалистов Формалисты — ученые, представлявшие так называемую формальную школу в литерату-роведении, возникшую вокруг Общества изу-чения поэтического языка (ОПОЯЗа) в 1916 го--ду и просуществовавшую до конца 1920-х. Формальная школа объединяла тео-ретиков и историков литературы, стиховедов, лин-гвистов. Самыми известными ее предста-ви--телями были Юрий Тынянов, Борис Эй-хен---баум и Виктор Шкловский. — много размышлял о том, возможно ли жан-ро-вое новаторство в истории литературы. Роман «Два капитана» можно счи-тать результатом этих размышлений.

Киностудия «Мосфильм»

Сюжетную канву путешествия-расследования по следам писем капитана Тата-ринова, о судьбе экспедиции которого много лет никто ничего не знает, Каве-рин заимствовал из известного романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта». Как и у французского писателя, текст писем капитана сохранился не полно-стью и место последней стоянки его экспедиции становится загадкой, которую на протяжении долгого времени отгадывают герои. Каверин, однако, усиливает эту документальную линию. Теперь речь идет не об одном письме, по следам которого ведутся поиски, а о целой серии документов, которые постепенно попадают в руки к Сане Григорьеву В раннем детстве он по многу раз читает выброшенные на берег в 1913 году письма капитана и штурмана «Святой Марии» и бук-вально выучивает их наизусть, еще не зная, что письма, найденные на берегу в сумке уто-нувшего почтальона, рассказы-вают об одной и той же экспедиции. Потом Саня знакомится с семьей капитана Татари-нова, получает до-ступ к его книгам и разби-рает заметки на по-лях о перспективах поляр-ных исследо-ваний в России и мире. Во время учебы в Ленин-граде Григорьев тща-тельно штуди-рует прес-су 1912 года, чтобы узнать, что писали в это время об экспедиции «Свя-той Марии». Сле-дующий этап — находка и кро-потливая расшифровка дневника того самого штурма-на, которому принадлежало одно из энских писем. Наконец, в самых по-след-них главах главный герой становится облада-телем предсмертных писем капитана и вах-тен-ного журнала судна. .

«Дети капитана Гранта» — роман о поисках экипажа морского судна, история спасательной экспедиции. В «Двух капитанах» Саня и дочь Татаринова, Катя, ищут свидетельства гибели Татаринова, чтобы восстановить добрую память об этом человеке, когда-то не оцененном современниками, а потом и вовсе забытом. Взявшись за реконструкцию истории экспедиции Татаринова, Григо-рьев принимает на себя обязательство публично разоблачить Николая Антоно-вича, кузена капитана, а впоследствии — Катиного отчима. Сане удается дока-зать его пагубную роль в снаряжении экспедиции. Так Григорьев становится как бы живым заместителем погибшего Татаринова (не без аллюзий к исто-рии принца Гамлета). Из расследования Александра Григорьева следует еще один неожи-данный вывод: письма и дневники нужно писать и хранить, поско-льку это способ не только собрать и сберечь информацию, но еще и рассказать потом-кам о том, что от тебя пока не готовы выслушать современники. Харак-тер-но, что сам Григорьев на последних этапах поисков начинает вести днев-ник — или, точнее, создавать и хранить серию неотправленных писем к Кате Тата-риновой.

Здесь и заключено глубокое «подрывное» значение «Двух капитанов». Роман утверждал важность старых личных документов в эпоху, когда личные архивы либо изымались при обысках, либо их уничтожали сами владельцы, опасаясь, что их дневники и письма попадут в руки НКВД.

Американская славистка Катерина Кларк назвала свою книгу о соцреалистиче-ском романе «История как ритуал». Во времена, когда история представала на страницах бесчисленных романов ритуалом и мифом, Каверин изобразил в своей книге романтического героя, восстанавливающего исто-рию как вечно ускользающую тайну, которую нужно расшифровать, наделить личным смы-слом. Вероятно, эта двойная перспектива стала еще одной причи-ной, по кото-рой роман Каверина сохранял свою популярность на протяжении всего ХХ века.

Роман воспитания

Кадр из многосерийного фильма «Два капитана», режиссер Евгений Карелов. 1976 год Киностудия «Мосфильм»

Вторая жанровая модель, использованная в «Двух капитанах», — роман воспи-тания, жанр, возникший во второй половине XVIII века и бурно развивавшийся в XIX и XX столетии. В фокусе романа воспитания всегда история взросления героя, формирование его характера и мировоззрения. «Два капитана» примы-кают к той разновидности жанра, которая рассказывает о биографии героя-сиро-ты: образцами явно стали «История Тома Джонса, найденыша» Генри Филдин-га и, конечно, романы Чарльза Диккенса, прежде всего «Приключе-ния Оли-ве-ра Твиста» и «Жизнь Дэвида Копперфильда».

По-видимому, последний роман имел решающее значение для «Двух капита-нов»: впервые увидев однокашника Сани — Михаила Ромашова, Катя Татари-нова, как будто предчувствуя его зловещую роль в своей и Саниной судьбе, говорит о том, что он страшен и похож на Урию Хипа — главного злодея из «Жиз-ни Дэвида Копперфильда». К роману Диккенса ведут и другие сюжет-ные парал-лели: деспотичный отчим; самостоятельное долгое путешествие в другой город, навстречу лучшей жизни; изобличение «бумажных» махина-ций злодея.

Кадр из многосерийного фильма «Два капитана», режиссер Евгений Карелов. 1976 год Киностудия «Мосфильм»

Впрочем, в истории взросления Григорьева появляются мотивы, не свойствен-ные литературе XVIII и XIX века. Личностное становление Сани — это процесс постепенного накапливания и концентрации воли. Всё начинается с преодоле-ния немоты Из-за перенесенной в раннем детстве болез-ни Саня потерял способность гово-рить. Немота фактически становится причи-ной гибели Саниного отца: мальчик не может рассказать, кто на самом деле убил сторожа и почему нож отца оказался на месте пре-ступления. Саня обретает речь благодаря чудесному доктору — беглому каторжнику Ивану Ивановичу: буквально за несколько сеансов он показывает своему пациенту пер-вые и самые главные упражнения для трени-ровки произнесения гласных и коротких слов. Потом Иван Иванович исчезает, и даль-нейший путь к обретению речи Саня проде-лывает сам. , а после этого первого впечатляющего волевого акта Григорьев предпринимает и другие. Еще учась в школе, он решает стать летчиком и начи-нает систематически закаляться и заниматься спортом, а также читать книги, имеющие прямое или косвенное отношение к авиации и самолетостроению. Одновременно он тренирует способности к самообладанию, так как слишком импульсивен и впечатлителен, а это очень мешает в публичных выступлениях и при общении с чиновниками и начальниками.

Авиационная биография Григорьева демонстрирует еще большую решимость и концентрацию воли. Сперва обучение в летном училище — в начале 1930-х, при нехватке оборудования, инструкторов, летных часов и просто денег на жизнь и еду. Потом долгое и терпеливое ожидание назначения на Север. Затем работа в гражданской авиации за полярным кругом. Наконец, в заключи-тельных частях романа молодой капитан борется и с внешними врагами (фа-ши---стами), и с предателем Ромашовым, и с болезнью и смертью, и с тоской разлуки. В конце концов он выходит из всех испытаний победителем: возвра-ща-ется к профессии, находит место последней стоянки капитана Татаринова, а потом и затерявшуюся в эвакуационных пертурбациях Катю. Ромашов разоб-лачен и арестован, а лучшие друзья — доктор Иван Иванович, учитель Кораб-лев, друг Петька — снова рядом.

Кадр из многосерийного фильма «Два капитана», режиссер Евгений Карелов. 1976 год Киностудия «Мосфильм»

За всей этой эпопеей становления человеческой воли прочитывается серьезное влияние философии Фридриха Ницше, усвоенной Кавериным из оригинала и из косвенных источников — сочинений авторов, ранее испытавших воздей-ствие Ницше, например Джека Лондона и Максима Горького. В этом же воле-вом ницшеанском ключе переосмысляется и главный девиз романа, позаим-ствованный из стихотворения английского поэта Альфреда Теннисона «Улисс». Если у Теннисона строки «бороться и искать, найти и не сдаваться» В оригинале — «to strive, to seek, to find, and not to yield». описы-вают вечного странника, романтического путешественника, то у Каверина они пре-вращаются в кредо несгибаемого и постоянно воспитывающего себя воина.

Кадр из многосерийного фильма «Два капитана», режиссер Евгений Карелов. 1976 год Киностудия «Мосфильм»

Действие «Двух капитанов» начинается накануне революции 1917 года, а за-канчивается в те же дни и месяцы, когда пишутся последние главы романа (1944 год). Таким образом, перед нами не только история жизни Сани Григорь-ева, но и история страны, проходящей те же стадии становления, что и герой. Каверин пытается показать, как после забитости и «немоты», хаоса начала 1920-х и героических трудовых порывов начала 1930-х к концу войны она начи--нает уверенно двигаться к светлому будущему, строить которое пред-стоит Григорь-еву, Кате, их близким друзьям и другим безымянным героям с та-ким же запа-сом воли и терпения.

В эксперименте Каверина не было ничего удивительного и особенно новатор-ского: революция и Гражданская война довольно рано стали предметом исто-ризирующих описаний в сложных синтетических жанрах, соединявших в себе, с одной стороны, черты исторической хроники, а с другой — семейной саги или даже квазифольклорного эпоса. Процесс включения событий конца 1910-х — на-чала 1920-х годов в исторические художественные повествования начался уже во второй половине 1920-х Например, «Россия, кровью умытая» Артема Веселого (1927-1928), «Хождение по мукам» Алексея Толстого (1921-1941) или «Тихий Дон» Шолохова (1926-1932). . Из жанра исторической семейной саги конца 1920-х Каверин заимствует, например, мотив разделения семьи по идеологи-чес-ким (или этическим) причинам.

Но самый интересный исторический пласт в «Двух капитанах», пожалуй, свя-зан не с описанием революционного Энска (под этим названием Каверин изо-бразил свой родной Псков) или Москвы периода Гражданской войны. Интерес-нее здесь более поздние фрагменты, описывающие Москву и Ленинград конца 1920-х и 1930-х годов. И в этих фрагментах проявляются черты еще одного прозаического жанра — так называемого романа с ключом.

Роман с ключом

Кадр из многосерийного фильма «Два капитана», режиссер Евгений Карелов. 1976 год Киностудия «Мосфильм»

Этот старинный жанр, возникший еще во Франции XVI века для осмеяния при-дворных кланов и группировок, вдруг оказался востребованным в советской литературе 1920-30-х годов. Главный принцип roman à clef состоит в том, что реальные лица и события кодируются в нем и выводятся под другими (но часто узнаваемыми) именами, что позволяет сделать прозу одновременно и хрони-каль-ной, и памфлетной, но при этом привлечь внимание читателя к тому, какие трансформации переживает «реальная жизнь» в писа-тель-ском воображе-нии. Как правило, разгадать прототипы романа с ключом могут совсем немно-гие — те, кто очно или заочно знаком с этими реальными лицами.

«Козлиная песнь» Константина Вагинова (1928), «Сумасшедший корабль» Ольги Форш (1930), «Театральный роман» Михаила Булгакова (1936), наконец, ранний роман самого Каверина «Скандалист, или Вечера на Васильев-ском острове» (1928) — все эти произведения представляли современные события и реальных лиц действующими в вымышленных литературных мирах. Неслу-чайно большинство этих романов посвящены людям искусства и их кол-леги-альному и дружескому общению. В «Двух капитанах» основные принципы романа с ключом не выдерживаются последовательно — однако, изображая жизнь литераторов, художников или актеров, Каверин смело пользуется прие-мами из арсенала знакомого ему жанра.

Помните сцену свадьбы Пети и Саши (сестры Григорьева) в Ленинграде, где упоминается художник Филиппов, который «расчертил [корову] на маленькие квадратики и каждый квадратик пишет отдельно»? В Филиппове мы без труда узнаем и его «аналитический метод». Саша берет заказы в ле-нин-градском отделении «Детгиза» — это значит, что она сотрудничает с леген-дар-ной маршаковской редакцией, трагически разгромленной в 1937 году Каверин явно рисковал: он начал писать свой роман в 1938-м, уже после того, как редакция была распущена, а некоторые ее сотрудники арестованы. . Интересны и подтексты театральных сцен — с посещением разных (реальных и полувымышленных) спектаклей.

О романе с ключом применительно к «Двум капитанам» можно говорить весь-ма условно: это не полномасштабное использование жанровой модели, но пе-ре--не-сение лишь некоторых приемов; большинство героев «Двух капитанов» не являются зашифрованными историческими лицами. Тем не менее ответить на вопрос о том, зачем в «Двух капитанах» понадобились такие герои и фраг-мен-ты, очень важно. Жанр романа с ключом предполагает разделе-ние чита-тель-ской аудитории на тех, кто способен, и тех, кто не способен подо-брать нужный ключ, то есть на посвященных и воспринимающих повество-ва-ние как таковое, без восстановления реальной подоплеки. В «артистических» эпизодах «Двух капитанов» мы можем наблюдать нечто подобное.

Производственный роман

Кадр из многосерийного фильма «Два капитана», режиссер Евгений Карелов. 1976 год Киностудия «Мосфильм»

В «Двух капитанах» есть герой, фамилия которого зашифрована только ини-циа-лом, но разгадать ее с легкостью мог любой советский читатель, и никакого ключа для этого не требовалось. Летчик Ч., за успехами которого с замиранием сердца наблюдает Григорьев, а потом с некоторой робостью обращается к нему за помощью, — это, конечно, Валерий Чкалов. Без труда расшифровывались и другие «авиационные» инициалы: Л. — Сигизмунд Леваневский, А. — Алек-сандр Анисимов, С. — Маврикий Слепнёв. Начатый в 1938 году, роман должен был подвести предварительный итог бурной советской арктической эпопее 1930-х, где в равной степени проявляли себя полярники (наземные и морские) и летчики.

Кратко восстановим хронологию:

1932 год — ледокол «Александр Сибиряков», первое плавание по Север-ному морскому пути из Белого моря в Берингово за одну навигацию.

1933-1934 годы — знаменитая челюскинская эпопея, попытка плавания из Мурманска во Владивосток за одну навигацию, с гибелью корабля, высадкой на льдине, а затем спасением всего экипажа и пассажиров с помощью лучших пилотов страны: спустя еще много лет имена этих пилотов мог перечислить наизусть любой советский школьник.

1937 год — первая дрейфующая полярная станция Ивана Папанина и первый беспосадочный перелет Валерия Чкалова на североамериканс-кий континент.

Полярники и летчики были в 1930-е главными героями современности, и то, что Саня Григорьев не просто выбрал авиационную профессию, но захотел связать свою судьбу с Арктикой, сразу же сообщало его образу романтический ореол и большую привлекательность.

Между тем если отдельно рассмотреть профессиональную биографию Григорь-ева и его неуклонные попытки добиться посылки экспедиции по поиску экипа-жа капитана Татаринова, то станет понятно, что «Два капитана» заключают в себе черты еще одного типа романа — производственного, получившего ши-ро--кое распространение в литературе социалистического реализма в конце 1920-х годов, с началом индустриализации. В одной из разновидностей такого романа в центре оказывался молодой герой-энтузиаст, любящий свою работу и страну больше самого себя, готовый на самопожертвование и одержимый идеей «прорыва». В его стремлении совершить «прорыв» (внедрить какое-то техническое новшество или просто неустанно работать) ему обязательно будет чинить препятствия герой-вредитель В роли такого вредителя может выступать руководитель-бюрократ (конечно, по натуре консерватор) или несколько таких руково-дителей. . Наступает момент, когда главный герой терпит поражение и его дело, как кажется, почти проиграно, но все-таки силы разума и добра побеждают, государство в лице самых разумных своих представителей вмешивается в конфликт, поощряет новатора и наказывает консерватора.

«Два капитана» близки этой модели производственного романа, наиболее памятной советским читателям по знаменитой книге Дудинцева «Не хлебом единым» (1956). Антагонист и завистник Григорьева Ромашов рассылает по всем инстанциям письма и распространяет ложные слухи — результатом его деятельности становится внезапная отмена поисковой операции в 1935 году и изгнание Григорьева с любимого им Севера.

Кадр из многосерийного фильма «Два капитана», режиссер Евгений Карелов. 1976 год Киностудия «Мосфильм»

Пожалуй, самая интересная сегодня линия в романе — это превращение гра-ждан-ского летчика Григорьева в летчика военного, а мирных исследователь-ских интересов к Арктике — в интересы военные и стратегические. Впервые такое развитие событий предсказывает посетивший Саню в ленинградской гостинице в 1935 году безымянный моряк. Потом, после долгой «ссылки» в поволжскую мелиоративную авиацию, Григорьев решает собственными силами изменить свою судьбу и уходит добровольцем на испанскую войну. Оттуда он возвращается уже военным летчиком, и дальше вся его биография, как и история освоения Севера, показана как военная, тесно связанная с безо-пасностью и стратегическими интересами страны. Неслучайно и Ромашов оказывается не просто вредителем и предателем, но и военным преступником: события Отечественной войны становятся последним и предельным испыта-нием и для героев, и для антигероев.

Военная мелодрама

Кадр из многосерийного фильма «Два капитана», режиссер Евгений Карелов. 1976 год Киностудия «Мосфильм»

Последний жанр, который воплотился в «Двух капитанах», — это жанр военной мелодрамы, которая в годы войны могла реализовываться как на театральной сцене, так и в кино. Пожалуй, самый близкий аналог романа — пьеса Констан-тина Симонова «Жди меня» и снятый на ее основе одноименный кино-фильм (1943 год). Действие последних частей романа разворачивается как будто бы вослед сюжетной канве этой мелодрамы.

В самые первые дни войны самолет бывалого летчика сбивают, он оказывается на оккупированной территории, а потом при невыясненных обстоятельствах надолго пропадает. Его жена не хочет верить в то, что он погиб. Она меняет старую гражданскую профессию, связанную с интеллектуальной деятельно-стью, на простую тыловую и отказывается эвакуироваться. Бомбежки, рытье окопов на подступах к городу — все эти испытания она переживает с достоин-ством, не переставая надеяться, что ее муж жив, и в конце концов дожидает-ся его. Это описание вполне применимо и к фильму «Жди меня», и к роману «Два капитана» Конечно, есть и различия: Катя Татаринова в июне 1941-го живет не в Москве, как си-моновская Лиза, а в Ленинграде; ей прихо-дится пройти через все испытания блокады, и уже после ее эвакуации на Большую землю Григорьев не может выйти на ее след. .

Последние части романа Каверина, написанные попеременно то от лица Кати, то от лица Сани, успешно используют все приемы военной мелодрамы. И по-скольку этот жанр продолжал эксплуатироваться и в послевоенной литературе, театре и кино, «Два капитана» еще долгое время точно попадали в горизонт читательских и зрительских ожиданий Горизонт ожидания (нем. Erwartungs-horizont) — термин немецкого историка и тео-ре-тика литературы Ханса-Роберта Яусса, комплекс эстетических, социально-политиче-ских, психологических и прочих представле-ний, определяющих отношение автора к об-ще-ству, а также отношение читателя к про-из-ведению. . Юношеская любовь, зародившаяся в испытаниях и конфликтах 1920-30-х, прошла последнюю и самую серьезную проверку войной.